Танец и слово. История любви Айседоры Дункан и Сергея Есенина - Татьяна Трубникова

Разгневанная, Мира влетела в спальню Исиды. Та лежала на огромной «кроват», как звала их с Сергеем ложе, одиноко и беззащитно прикрыв локтем глаза. Тихо-тихо плакала.

В руках Миры были платья Исиды. Она нашла их в чемоданах Сергея.

С недоумением и удивлением обозревала Исида всё, что было собрано её любимым. Вскрикивала, когда находила старые пропажи. А она-то думала, что это безобразие творит прислуга в отелях! Разве она хоть единожды пожалела что-нибудь для него? Чтобы оплатить счёт портному, она продавала мебель из дома. В чемоданах были и деньги – доллары, франки. Исида велела ничего оттуда не брать и чемоданы закрыть.

Мира топнула ногой, обозвала Сергея последними словами, но приказание своей приёмной матери выполнила.

Он пришёл через три дня. Пьяный и счастливый.

Больше всего на свете Мира хотела назвать его по-русски, как он того заслуживал в её глазах. Но, видя состояние Исиды, отступила, понимая, что для неё это просто тряпки, а для великой танцовщицы решается вопрос жизни.

Сначала молчали. Редко так было в её жизни: будто спазм скрутил тело, невозможно двинуться, а растущая, раскручивающаяся, как спираль, боль – росла и росла под сердцем. Там, где начиналась душа каждого движения её танца. Наконец, видя, что он хочет уйти, бросилась, обвила руками, пытливо заглядывая в глаза. Спросила: он был с другими женщинами?

Сергей грубо оттолкнул её, да так, что она отлетела на пару метров. Если б не умение владеть своим телом, она бы упала и ударилась обо что-нибудь. Слёзы градом полились из глаз.

Его разъярённое, искажённое гневом лицо выражало страшную ненависть и бешенство. Оно стало пунцовым и некрасивым. Какое она имеет право спрашивать его о других женщинах? Она – международная шлюха, кому только в жизни не была подстилкой! Он говорил ей ещё в Париже, что уйдёт! Она засадила его в психушку, она приставила к нему санитаров! Она – старая безобразная баба, никогда её не мог без водки. Да на неё стыдно смотреть, когда она пляшет: ляжки огромные, сиськи мотаются…

Исида уже давно сидела на «кроват», закрыв лицо руками и вздрагивая всем телом. Она понимала всё, что он говорил. Внезапно ей стало всё равно, что будет дальше – ударит он её или нет. Хоть бы и убил. Просто посмотрела ему в глаза, с любовью. Этот её взгляд привёл Сергея в совершенное неистовство. Схватив статуэтку Ниобы, кинул в неё. Промахнулся. Он не хотел попасть, хотел просто кинуть.

Исида сидела выпрямившись и смотрела на него. В слезах преломлялся свет. Вслед за статуэткой старинная ваза разлетелась вдребезги над головой. Целая Ниоба лежала рядом.

Хлопнула дверь. Он ушёл. Исида поняла: это их конец…

Есенин был в восторге от всеобщего внимания. Журналы требовали от него стихов и заграничных впечатлений. Сразу поступило предложение о выступлении в Политехническом музее. Нет, это не как в старые добрые времена: «…смотрите, четыре великих поэта играют в тарелки лун». Москва ждала его одного, его, только его песен, его соло. Он решил написать цикл статей о своих заграничных поездках, рассказать правду про этот безмерный ужас гниющего мещанства и свиной ограниченности. Статей пять-десять в публицистическом стиле. Так он задумывал. Сразу стал придумывать названия. В памяти всплыл Эллис Айленд, допрос. Так и надо: «Железный Миргород». Этим всё сказано.

Как же он хотел обнять Толика. Просто заглянуть в бездну его зрачков. Скучал? Он сразу поймёт. В первые дни по приезде выяснил, что Толика в столице нет, отдыхает в Крыму с Мартышоном и новорождённым сыном. Предположил, что денег у Тольки там нет. Оказался прав, выслав сразу сто рублей. Миллионы с инфляцией были в прошлом. Деньги снова приобрели реальные размеры. Знал, друг любимый на Югах не засидится, мигом вернётся.

Мира нашла Исиду, сидящую безмолвно и неподвижно, как Ниоба. Она обратилась к ней, но Исида не слышала. Вокруг валялись осколки. Похолодев, Мира бросилась за водкой, пыталась её поить. Но жгучая жидкость текла по большой, гибкой шее на грудь. Исида ничего не видела, никак не реагировала на ледяную хватку русского напитка. Мира очень испугалась. Исида была как окаменевшая статуя, посмотревшая в глаза Горгоне Медузе. У неё были стеклянные глаза. Мира побежала за Нейдером. Когда вернулась вместе с ним, Исида стояла у окна и смотрела на улицу. Она не плакала.

Прошло трое суток. Исида мучилась. Ходила из угла в угол, из коридора в столовую, из столовой в детскую, оттуда к балкону. Нейдер уже смотреть на неё не мог. Он искренне не понимал, почему она так с Сергеем носится. Всё твердит: гений, гений, ему всё можно. Она вот – гений, весь мир признал это. А он кто такой? Хам и безобразник. Нейдер видел, что Исида отдала ему всё, что могла: душу, время, деньги, весь огромный мир. А вот что так называемая любовь этого хама принесла ей самой, кроме горя и разочарования? Нет, он решительно не мог смотреть на её муки.

Исида растолковывала ему очень долго, что она не сердится на супруга, что в Сергее Александровиче – свет. Он её ругал ужасными русскими словами, такими шипящими и гадкими, жутко сердился, а она видела только его свет. Он и сердится-то не зло, внутри всё равно сияние, даже когда кидал в неё Ниобу. Его – истинного – она видела всегда, потому что жест древнее слова. И танец. Но кое-чего она понять в нём не могла, как ни билась. Очень страдала от этого. Это было так мучительно, что Исида горько плакала, когда вспоминала. Пыталась объяснить Нейдеру. Что означают некоторые его слова? Говорила обрывки его фраз. Тот только вздыхал и разводил руками. Сергей ещё в Париже говорил ей: «Бесполезно. Ты должна понять сама. Я ничего не могу объяснить. Просто ты – это ты. Я тебе не вещь! Кого угодно клади в карман! Ты дура!» Исида гордо вскидывала свой ирландский нос. «Я не дура! Я ума!»

Мира настояла на их отъезде в Кисловодск, на отдых. Уверяла, что с Есениным всё должно быть кончено. Сколько можно такое терпеть? Последняя его выходка вообще достойна полицейского отчёта. Исида согласилась уехать. Ей было так плохо, что она почти ничего не чувствовала. К тому же, отдохнув, Исида могла бы дать там несколько концертов – для нужд школы. Взяли три билета. Иляилич, добрый, грустно смотрящий на неё, обещал догнать их через три дня, уладив кое-какие дела на Пречистенке.

Послал дворника – искать Сергея Александровича. Исиде ничего не сказал. Ему казалось, что она вообще с ума сойдёт, если уедет вот так, не попрощавшись.

Нейдер не ожидал, что поэт явится так быстро. Видимо, дворник Филипп Сергеевич сказал, что Исида уезжает надолго. Сергей был совершенно трезв.

Бесшумно вошёл в зал. Она сидела на диване, спиной к нему. Не слышала его шагов. Сергей облокотился на спинку дивана, уткнулся лицом в её волосы и хрипло прошептал:

– Я тебя очень люблю, Исида. Очень люблю…

Она боялась повернуться. Таким голосом не лгут. Решили, что он догонит её в Кисловодске, выехав вместе с Нейдером через три дня.

На вокзале она всё уговаривала его сесть с ней в поезд немедленно. Он улыбался и обещал приехать. Счастливо и тревожно ей было, когда махала ему рукой на прощанье, стоя в дверях поезда.