Танец и слово. История любви Айседоры Дункан и Сергея Есенина - Татьяна Трубникова

День рождения отмечал в «Стойле». Собрались все его возлюбленные. Девочки-розочки, Галина, поэтесса Надя. Желая уберечь Сергея от выпивки, добрая Гутя, сидящая по правую его руку, сказала гостям, что будет пить вместо него: он будет чокаться, а она рюмку опрокидывать. Со смехом её предложение было принято. Сергея жутко веселила эта игра. Он усердно помогал Гуте незаметно выливать спиртное, был в отличном настроении. Все уж думали, что сегодня скандала не будет – кто с радостью, кто со скукой. Не тут-то было. Маленькая поэтесса Надя, уже слегка пьяная, раздосадованная близким присутствием Августы, которую считала для себя достойной соперницей, в отличие от остальных девок, крутящихся вокруг поэта, подошла к нему с бокалом вина. И начала уговаривать. Совсем юная Катя, сестра Сергея, готова была с кулаками броситься, но Надя не унималась: «За здоровье. Только за здоровье. Твоё и моё». Сергей качал головой, не соглашался. Видя его холодное лицо, вылила вино ему за ворот. Перепачкала брызгами всех соседей. Её уговаривали остановиться. Она отвечала пощёчинами – налево и направо. Досталось всем. Гуте тоже. Надю схватили несколько человек и унесли. Она отчаянно брыкалась, выкрикивала оскорбления. У неё случилась истерика. Гости, оттираясь, слышали её плач в коридоре.

Прошло несколько дней после дня рождения Сергея. Галина решила действовать. Она вообще была не из тех, кто долго ждёт. Если считала, что её – то уж её! Принятое решение обдумывала и воплощала. В этом отношении у неё был мужской ум. Выпытывала у Сергея: любит ли он ещё Исиду? Может, он обманывает себя, что не любит? «Нет. Там всё, там для меня всё. Бежать оттуда надо». Просто пошла на почту и отправила телеграмму на имя Исиды. «Писем, телеграмм Есенину больше не шлите. Он со мной. К вам не приедет. Никогда не вернётся. Надо считаться». И подписала свою фамилию. В тот же день показала её переписанную копию Сергею. Крыть ему было нечем. Ведь он сам уверял, что с Исидой кончено…

Всю почту Исиды вскрывал Нейдер. Когда прочитал такое, не знал, что делать. Сказать? Но как? Будто чувствуя, Исида спросила: «Иляилич, что в почте?» Тот заверил, что ничего особенного. Через некоторое время она вошла к нему в комнату. Всё было видно на её открытом, встревоженном лице. Пришлось показывать телеграмму. Сражённая ею, пыталась казаться сильной, рассмеялась: «Это несерьёзно!» Тем же вечером Нейдер телеграфировал своему заместителю, чтобы тот узнал, известно ли содержание телеграммы Сергею.

Погода в Ялте была прекрасная. Гуляя, Нейдер что-то рассказывал Исиде. Внезапно она перебила его: «Когда придёт ответ на запрос?» Видимо, совсем не слушала. Нейдер оборвал речь на полуслове. Она сильно смутилась. «Прости, Иляилич…» Утром прочитали: «Содержание телеграммы Сергею известно».

Всё ещё надеясь на что-то, Исида написала любимому. Ведь нельзя принимать решение, лишь основываясь на мнениях третьих лиц. «Получила телеграмму, должно быть, твоей прислуги. Пишет, чтобы письма и телеграммы на Богословский больше не посылать. Разве переменил адрес? Прошу объяснить телеграммой. Очень люблю».

Галина уговаривала его подтвердить её слова.

Он написал: «Я говорил ещё в Париже, что в России уйду, ты меня озлобила. Люблю тебя, но жить с тобой не буду. Сейчас я женат и счастлив, тебе желаю того же. Есенин». Ему казалось, что он написал очень жёстко. Но Галина сказала:

– Если уж порывать навсегда, не надо писать о любви. Она не поймёт.

Возразил горячо:

– Она – поймёт!

– Но она женщина…

– Ничего ты в ней не понимаешь. Она – как я. Она великая.

Лицо Галины покрыл сплошной гневный румянец. Если она и ревновала его к кому-нибудь, то только к Исиде. Увидев это, всё перечеркнул, оставив: «Я люблю другую, женат и счастлив».

Исида не получила этой телеграммы. Она срочно выехала в Москву.

Увы, сил окончательно порвать с Исидой у него не хватало. Галина настаивала на этом, гнала его забрать с Пречистенки все свои вещи. Он медлил. Знал, что не удержится, если Исида вернётся и он её увидит. Если она простит, а она простит, то не разомкнуть им рук. Какая мука, пытка, казнь, Боже! Иногда казалось ему, что он гибнет, просто летит в бездну вниз головой. Исида – синоним рока. Всё, к чему прикоснётся, отдано смерти. Но он знал страшную истину: ничто великое не даётся без послания в смерть. Лишь зачеркнув частичку себя, живого, можно вырвать у вечности клок волшебных волос. Только в обмен. Как ему вновь увидеть любимую и удержаться на краю?

К его серьёзному огорчению, почти одновременно Надя и Галя заявили, что беременны от него. Только этого ему и не хватало! У него уже есть трое детей! Что он им дал, кроме имени? А Юрию – не дал даже и его. Тряхнул головой. Галина смотрела ему в рот – он просто дал ей денег на врача. Она сделала то, что он хотел. Она сделала бы всё что угодно. Вели он ей разбиться – разбилась бы.

Поэтесса Надя оказалась совсем иным орешком. Решила родить от него ребёнка, и всё тут. Он ей сказал, что дети должны появляться в семье, в любви, а у них – случайная связь. И вообще, а его ли это ребёнок? Она ведь не была ему верна! Он всё-всё про неё знает. Упрямая Надя просто развернулась и ушла, гневно сверкнув напоследок карими библейскими глазами: своих решений она не меняла.

А тут ещё смиренный Николай прислал из Питера письмо: погибаю, мол, от голода, всеми забытый и покинутый. Хочу видеть любимый свет очей твоих, хоть перед смертью. Сергей рванул к нему. Решил его в Москву привезти. Такой поэт пропадает! Здесь он на него ставку сделает. Вместе журнал издавать будут. В эти дни это ещё и способ от Исиды скрыться… Вернулся через пять дней страшно злой. Николай в таких хоромах жил, что ему и не снилось. Под крылом у властей. К себе звал. Бранил Сергей его в мать и в Бога. Забрал с собой в Москву.

Между тем правда в жалобах учителя и старинного друга всё же была. Его уже два раза арестовывали, обвиняли в перепродаже старинных икон. Это он-то?! Да, он собирал их, но только чтобы уберечь от этого злого времени, от чужой поживы, от пропажи. Он с голоду умирать будет, а ни одной иконы не продаст! Лучше сдохнуть, как собака.

А ещё сон Николаю приснился. Страшный, немыслимый, горше на свете ничего не видел. Будто в лесу он бродит, ищет, кличет Серёженьку. Чует сердцем, что беда, беда с ним. Вдруг навстречу ему медведь. Как описать весь его ужас? Но самое страшное ждало впереди. Нашёл он рубашку Серёжину, всю в крови, схватил её… и проснулся. Бросился к шкафу. Там хранилась его реликвия – томик стихов его юного друга, переплетённый в ткань его рубахи. Кроме этого куска ткани и любимых строк, ничего у Николая на память не осталось. Уткнулся в него, слёзы сами собой полились. Целовал отчаянно свою памятку. Чувствовал, что сон – вещий…

Была глубокая осень. Холод забирался в рукава пальто. Сергей ехал в пролётке, кутался. Окликнул извозчика, соскочил. Догнал. Сияющий, расцеловал Гутю. К тому времени она уже давно его не видела. Смеясь, сказал: «А знаете, я уже прожил всю нашу с вами жизнь…» И что скоро выйдет цикл стихов. Он хочет вручить журнал ей, непременно – первой. Пригласил в кафе. Тут же, на улице, глотая ветер, вслух прочёл: «Вечер чёрные брови насопил… Наша жизнь, что былой не была…» Повторил ещё раз, весело заглядывая в глаза: «…Наша жизнь, что былой не была».