Танец и слово. История любви Айседоры Дункан и Сергея Есенина - Татьяна Трубникова

Застряли в грязи. Эх, российские дороги! Здесь и грязь-то особая, тягучая, не выбраться. Такой грязи в Европе не найдёшь! Спускалась тёплая летняя ночь. Чернота уже взяла в плен деревья. Только небо голубело и сверкало первыми звёздочками. Как же добраться? Осталось немного.

Вдруг увидели невероятное: рассыпанные, движущиеся факельные огни. В темноте казалось, их сто штук. Лес огласился радостными детскими криками: нашли! Не дождавшись, отправились встречать их все вместе.

Исида расплакалась от радости: дети плясали вокруг неё, размахивая огнями. Она целовала каждого. В это мгновение поняла: вот где её сердце, никуда она отсюда не уедет, никогда. Москва теперь её дом, а эти дети – её родные.

Потекли сладостные, лёгкие дни. В украшенной берёзовыми ветками просторной усадьбе ели все вместе. Исида давала детям урок танца прямо на лужайке. Потом они с Сергеем уходили далеко, в леса. Он шёл светлый и восторженный и, как дитя, радовался деревьям, вольным птахам, с любопытством галдящим над незваными гостями, каждому дикому цветку. Иногда останавливался и целовал Исиду. Без страсти, просто, как родную. Как берёзку. Трепал её волосы, заглядывал в чуть смущённые, вечно грустные и пытливые глаза. Она видела: он очень ей благодарен. Да, она сделала для него и это. Любовь ведь не может по-другому. Её милый найдёт здесь гибель. Неужели нельзя иначе? Она шла и мечтала, каким было бы счастьем навсегда поселиться здесь вместе, в глуши, чтобы дети были рядом, а она учила бы их танцевать. О русской зиме она в этот момент не думала.

Капризная погода напомнила о себе слишком скоро. Гораздо раньше зимы. Зарядили дожди, стало грустно. Делать на даче было нечего. Сидеть в доме скучно. Решили возвращаться на Пречистенку вместе с детьми. Вымокшие, продрогшие, ждали поезд. Внутри было тепло. Отогрелись и всю дорогу пели русские песни.

А потом Серёжа исчез. Исида не находила себе места. Ну почему? Им же было так хорошо вместе, как в самом начале. Но за его лаской она угадывала нежное, неизбежное прощание. Такое разрывающе ласковое. Ах, как больно… Неужели вещее сердце и в этот раз не обмануло её?

После возвращения из Литвиново Сергей первым делом отправился в «Стойло Пегаса». Всё там было по-прежнему и вместе с тем неуловимо – по-другому: так время стирает каменные ступеньки, так года стирают знакомые лица. Даже если срок разлуки невелик, окунаешься в другой воздух. В нём всё похоже – и не так, как раньше… Сколько радостных приветствий, сколько дружеских объятий! Сергей кинулся в них сломя голову. Каждый норовил его хлопнуть по плечу, окликнуть по имени, оглядеть с ног до головы, подивиться тому, какой он теперь иностранец, и, наконец, выпить, непременно выпить с ним! Он решил подыграть им всем. Легонько крутя в пальцах тончайшие лайковые перчатки, небрежно расстёгивая светло-серый пиджак, говорил с нарочитым легким акцентом, будто слегка забыл за два года родную речь. Слишком много он этого наслушался в Нью-Йорке и Париже, чтоб не суметь изобразить. Всё это была чистейшей воды буффонада, ещё одна забавная роль. Она слетала, как с яблонь – дым, едва садились за общий стол, и вино начинало кружить роспись Жоржа Якулова на стенах…

Она вошла тихо, как ни в чём не бывало. Кинула косой взгляд в сторону «ложи имажинистов», где Сергей пировал с друзьями. Вдруг он вскочил, подлетел, схватил её за руку и поволок за общий стол. Это была маленькая Надя, поэтесса. Кажется, она стала ещё субтильнее, ещё прозрачнее. Тонкие пальчики, огромные карие глаза с поволокой. Сергей был уверен: она всё знала, не зря сюда пришла. К нему заявилась. Сразу проник в неё глазами – в глаза. В них увидел женскую жажду: просто так девушка не смотрит таким томным взглядом. Язык пламени лизнул щёки и бедра. Сергей усадил её рядом, чтобы касаться легонько, невзначай – локтем, коленом. Улыбались друг другу. Так влажно и безотрывно смотрят друг на друга двое, когда знают, что скоро будут в постели. Был убеждён: сколько б она ни ерепенилась раньше, а девочка эта его любит. Сейчас особенно был уверен в этом. К дьяволу Исиду! Лучшие девочки Москвы готовы любить его.

Увёл Надюшу из «Стойла», держа тесно за талию, склонив голову к ней, смешивая свои белые волосы с её тёмными прядями. В коридоре, перед выходом, поцеловал. Сказал:

– Какие тонюсенькие губы. Будто целуешь ребёнка.

Вышли, став ещё ближе, чем прежде.

Всё это видела зеленоглазая Галя, оставаясь в тени двух старых вязов, застрявших в Гнездниковском переулке. Острая стрела ревности пронзила сердце: её опередили! Слёзы разрывали горло, она едва дышала. Казалось, воздух проникает в лёгкие через боль. Снова эта поэтесска перебежала ей дорогу. Кошка чёрная, драная, бездарная. Караулила его небось каждый час. Но она, Галя, ещё своё возьмёт!

Сближение с Надей было стремительным и жадным, когда невозможно разжать объятий от желания.

В её углу, на Волхонке, в длинной одинокой комнате бросил девушку на кровать. Нервные пальцы расстёгивали платье. Мелькнула мысль: вот она, свобода! Как же он ждал этого! Обнимать стройную Надю было блаженством. И как он мог жить так долго со старухой! Слава богу, всё позади. Пожалуй, девочка всё же слишком исхудала. Спросил, не голодает ли она. Рассмеялась – всё хорошо. Не сказала, что у неё туберкулёзный процесс в обоих лёгких, и этой зимой она была на краю…

Он пил её и не мог напиться. Всю ночь…

Под утро, когда августовский рассвет осветил их утомлённые лица, Сергей сказал убеждённо, зная наверняка:

– Ты не была верна мне.

Стушевалась, не нашлась, что ответить. Много позже придумала свою реплику. Так всегда бывает в жизни: когда надо, остроумного ответа не находишь. А спустя время он выскакивает в голове, как чёртик из табакерки: «Вы не дали мне права на верность». Именно так надо было сказать тогда…

Уходя, подмигнул весело, поддев пальцем её курносый носик:

– Расти большая!

Исида боялась, что с ним что-то случилось. Его забрали в ЧК за шпионаж в пользу иностранных держав. Здесь всё могут выдумать. Ему саданули ножом в кабацкой драке. Те же, из ЧК. Так проще от него избавиться. Он оскорбил Советы, как там оскорблял белых эмигрантов. Мысли – одна чудовищнее другой – совсем сломили её. Измученная, ходила из угла в угол. Было невыносимо, совершенно немыслимо. Сделать ничего нельзя. Попросить Нейдера его найти? Где же её сумасбродный эльф? Как когда-то давно, смотрела в окна.

Только тогда ожидание было светлым. Мира и Нейдер успокаивали её, как могли. Разве в первый раз? Вернётся. Но всё это было внешним, будто видела себя со стороны, расхаживающей по особняку, как в клетке. Внутри было настоящее знание. Он с другой. Он сейчас в чужих объятьях.

Мира обижалась: почему не привезла ей подарков? Здесь же ничего нет, в России. Старые платья ей совершенно надоели, не говоря уже об отсутствии тонких ночных сорочек, к которым она привыкла с детства. Подходила к огромным кофрам, выше роста человека, и спрашивала: а вот это – её, Исиды? И неизменно слышала в ответ, что это вещи Сергея. Возмущению Миры не было предела. Нейдер за эти два года стал её мужем. Она упросила его подобрать ключи к чемоданам. Без ведома Исиды.