Киноварь. Повесть о Всеславе Полоцком - Светлана Малая

сундуках тёплой одежды, и цела ли икона Господь Вседержитель. Якун принёс, что нашёл, и посетовал:

— Ризу серебряную ободрали, святотатцы.

— Не в ризах святость, — промолвил князь, принимая икону.

В некоторый час ясной ночью, если попросить стражника отворить ставень, над оконцем темницы видна яркая звезда. Иногда звёздный блеск мерещился Всеславу и в дневное время — по заверениям древних хитрецов, звезду можно увидеть днём из пещеры или колодца. Указывал сыновьям, они не подтверждали. Не утешал их, не хотел кривить душой.

Один из близнецов болел и к зиме умер. Стражники и челядины разобрали кровлю, на верёвках подняли длинный свёрток — мёртвое тело. Унесли.

Всеслав звал оставшегося сына то Брячиславом, то Рогволодом. Тот откликался на оба имени. Когда близнецы родились, повитуха по обычаю положила их в рукава ношеной отцовской сорочки. Кто в левом рукаве лежал? Умершего отец завернул в свой широкий плащ.

К порубу приходил Антоний, наклонялся и говорил:

— Молись, Илья. Господь тебя не покинет. А я за тебя во все дни молюсь.

— И за Димитрия, Николу, Андрея? — за Ярославичей то есть.

— И ты за них молись.

— Не могу.

— Не хочешь.

Антоний приносил яблоки, мёд, хлеб, ключевую воду. Принёс Евангелие и светильник.

Узнику не идёт на ум чтение. Князь и княжич — то ли Брячислав, то ли Рогволод — когда не спят, сидят в стылом, затхлом сумраке друг напротив друга, глядя в земляной пол. Молитва одна: «Господи, помилуй». Князь свою тревожную душу жалеет, побаивается её и старается не прислушиваться к ней.

Антония попросил тайно послать верного человека в Полоцк: доверял иноку больше, чем Якуну Седому. Антоний такого человека нашёл и направил. Всеслав спрашивал:

— Вернулся?

— Рано ещё, — отвечал Антоний, потом: — Жду со дня на день, — а потом: — Надеюсь, и ты надейся.

Минул год.

Сентябрьским утром во дворе зашумели, затопотали люди, поколотили, разогнали стражу, застучали топорами, посекли клеть. Узники руками заслонили головы от острых щепок. В яму опустилась лестница. Всеслав взобрался наверх, и сын за ним.

Толпа их окружила:

— Слава великому князю Всеславу! Ты наш князь, мы твои люди!

Повлекли через мост в гору.

Всеслав на сенях великокняжеских хором, а сына потерял из виду.

— Чего теперь хочешь, князь?

— Пусть баню натопят. Завтра в церковь пойду.

Завтрашний день — праздник Воздвиженья. Всеслав сказал, чтобы слышали:

— Веровал я в Свят Господень Крест — и избавил меня от погибели во рву смрадном. Всегда в этот день из сырой земли воздвигается за правду против кривды!

Сыну сказал и позже повторял прилюдно: «Правда — что у мизгиря в тенётах: шмель пробьётся, муха увязнет».

Антония не заметил ни среди тех, кто посёк поруб, ни у великокняжеских хором, ни в Святой Софии; его там и не было. Об Изяславе Ярославиче узнал, что тот с семьёй и приближёнными бежал из Киева от народного гнева: киевляне собрались на Торгу, требовали выдать коней и оружие, чтобы защищаться от подступающих половцев, но воевода и князь им отказали.

«Что-то сомнительно», — рассудил Всеслав.

Ещё ему донесли: когда киевляне взволновались, некто Туки, брат Чудина, советовал покрепче стеречь поруб, а когда буйные люди двинулись к мосту через Ручай, кто-то, может, тот же Туки (или не надо на него напраслину возводить?), придумал опередить толпу, лестью подманить узника под оконце и заколоть. Изяслав или медлил, не решался, или уже не до того ему было. Вот и след его простыл, а богатство разграблено. Пуст и воеводин двор, и Чудинов. Что Всеславу делать с мятежным городом?

Он старался понять, что за люди вокруг толкутся, непростые люди; кем они были раньше, к чему стремятся? Быстро подсказали, кого поставить новым воеводой, уговорили самому на половцев не ходить, Киева не покидать, но сына с войском послать: воевода-де опытен, княжич при нём нужен для виду. «Заложником будет», — это князь понимал.

Юный Всеславич сразу сказал:

— Пойду!

Ушли. И город притих.

В один из дней Всеслав поехал к монастырским пещерам. Как почти четверть века тому назад, с этой дороги смотрел на величие реки, крутизну берега, узорочье листопада. Повёз бы дары, но ничего своего здесь не нажил, да Антонию ничего и не нужно.

Князя встретил молодой инок.

— Отец Антоний к тебе не выйдет и тебя к себе не зовёт. Брат Исаакий одержим бесами, вопит и пляшет, подойти к нему боязно. Отец Антоний его отчитывает без устали.

Князь, не спешиваясь, повернул обратно. Об Антонии подумал: «Это он без слов говорит, что нет добра ни мне в Киеве, ни от меня киевлянам. Я понадобился, чтобы чернь мною пугать, точно галок пугалом огородным».

Всеслав смирял в себе неистовство — а то накрывало синей мглой. Распри судил осмотрительно. Своих посадников по городам не рассылал. В Полоцк отправил грамотку для Никифора Гречника, писанную глаголицей (или кириллицей) и запечатанную печатью: велел в Киев не торопиться, беречь близких, если живы.

Куликом, как суетливую тонконогую болотную птичку, полочане давно перестали прозывать разбогатевшего на торговле с корсунскими греками княжьего зятя — в глаза, во всяком случае.

Гонец принёс ответ, что Никифор верен и благодарен, княгиня радуется за супруга и спрашивает, как молиться о сыновьях, о ком — за здравие, о ком — за упокой?

Тем временем возвратилось киевское войско вроде бы с победой, но без Всеславича. Где-то между Альтой и Трубежем в сухой высокой траве полоцкого княжича настигла половецкая стрела.

Зима была нехороша. Разорённые княжеские закрома осенью наполнились едва на пятую часть. К весне раздать бедствующим киевлянам нечего. При таянии снега оползни обнажили в днепровском нагорном берегу страховидные нечеловечьи кости. Кто-то слышал, как гудят боевые медные трубы, брошенные в Днепр Болеславом I Храбрым, которого приводил в Киев Святополк Окаянный. А Изяслав Ярославич уже идёт отвоёвывать киевский стол с помощью Болеслава II Смелого. И меч Щербец, наследство Храброго Смелому, присвистывает от нетерпения. Свою щербину меч получил полвека тому назад от удара по киевским воротам.

Киевляне, припомнив рассказы о чужаке Всеславе Брячиславиче, будто рождён от волхования и знается с навью, начали поговаривать: «Кудесник он, прельстил нас. Прославили князем на свою голову!»

Приближающееся войско Всеслав встречал в Белгороде, что на речке Ирпень, в одном переходе к западу от Киева. Сюда примчался гонец с вестью: из Чернигова идут младшие Ярославичи с дружинами и сыновья Ярославичей с дружинами.

Не для того ли Всеслав вышел из Киева в Белгород, чтобы легче пуститься в бега? Четырнадцать месяцев просидел узником, семь месяцев — названным князем. По лесенке из поруба изгой