Расплетая радугу. Наука, заблуждения и потребность изумляться - Ричард Докинз

Одно время было модно сокрушаться — или же, в зависимости от предпочтений, злорадствовать — по поводу нехватки ископаемых останков, связывающих Homo sapiens с его обезьяньими предками. Больше это не так. Теперь мы располагаем весьма хорошей последовательностью окаменелостей и можем, продвигаясь назад во времени, наблюдать плавное уменьшение черепной коробки от одного вида рода Homo к другому вплоть до их предшественника Australopithecus, чей череп был примерно таким же по размеру, как у современных шимпанзе. Основное отличие Люси или Миссис Плес (знаменитых представительниц австралопитеков) от шимпанзе заключается вообще не в мозге, а в том, что австралопитеки имели обыкновение ходить в вертикальном положении, на двух ногах. Шимпанзе прибегают к этому способу передвижения только время от времени. Шарик головного мозга раздувался в течение трех миллионов лет: от Australopithecus к Homo habilis, затем к Homo erectus, а от этого последнего, через архаичного Homo sapiens, к современному Homo sapiens.

Нечто подобное произошло, по-видимому, и с развитием компьютеров. Только если человеческий мозг раздувался, как воздушный шарик, то прогресс в компьютерных технологиях больше напоминал атомный взрыв. Закон Мура гласит, что производительность компьютеров заданного физического размера удваивается каждые 1,5 года. (Такова современная формулировка. Когда Мур более тридцати лет назад констатировал эту закономерность, он исходил из количества транзисторов в микросхемах, удваивавшегося, по его наблюдениям, каждые два года. Впоследствии рабочие показатели компьютеров росли даже с еще большей скоростью, поскольку транзисторы становились не только миниатюрнее и дешевле, но и быстродейственнее.) Покойный Кристофер Эванс — психолог, хорошо разбиравшийся в компьютерах, — описал это явление ярко и образно:

Разумеется, на шкале биологической эволюции дела неизбежно движутся куда медленнее. Одна из причин этого состоит в том, что каждое усовершенствование происходит здесь посредством гибели одних особей и размножения других, их конкурентов. Так что сравнивать абсолютные скорости нельзя. Если мы сопоставим друг с другом по размеру головного мозга Australopithecus, Homo habilis, Homo erectus и Homo sapiens, то увидим приблизительный эквивалент закона Мура, только медленнее на шесть порядков. От Люси до Homo sapiens размер головного мозга удваивался примерно каждые 1,5 миллиона лет. Но, в отличие от компьютерной версии данного закона, здесь нет особенных причин полагать, что мозг человека будет увеличиваться и дальше. Чтобы это увеличение продолжалось, обладатели крупного мозга должны оставлять больше потомства по сравнению с теми индивидами, у кого мозг меньшего размера. Отнюдь не очевидно, что в наши дни имеет место нечто подобное. Но так должно было быть в прошлом, во времена наших предков, иначе увеличения головного мозга у людей не могло бы произойти, а оно произошло. Также верно, кстати говоря, и то, что мозговитость наших предков находилась под контролем генов. В противном случае естественному отбору не над чем было бы работать — и мозг в ходе эволюции не увеличился бы. Многие почему-то считают тяжким политическим преступлением само предположение о том, что некоторые люди умнее других по генетическим причинам. Но именно так должно было обстоять дело в те времена, когда наш мозг эволюционировал, и нет ни малейшей надежды, что факты внезапно изменятся в угоду политической щепетильности.

Многие из факторов, оказавших влияние на развитие компьютеров, никак не помогут нам понять человеческий мозг. Так, решающим этапом был переход от электронных ламп (вакуумных трубок) к гораздо более компактным транзисторам и последовавшая за этим нескончаемая и впечатляющая миниатюризация транзисторов в интегральных схемах. К разговору о мозге все эти прорывы отношения не имеют, ибо, стоит повторить, принцип работы мозга основан не на электронике. Но у прогресса в компьютерной отрасли был еще один источник, и вот тут параллель с головным мозгом может быть уместна. Я назову этот фактор самоподстегиваемой коэволюцией.

С коэволюцией мы уже встречались. Этим термином обозначают совместное эволюционирование различных организмов (как в примере с гонкой вооружений между хищниками и их жертвами) или различных частей одного и того же организма (частный случай, называемый коадаптацией). В качестве дополнительной иллюстрации можно привести мушек, которые имитируют внешность пауков-скакунов, обладая, в том числе, крупными фальшивыми глазами, направленными вперед подобно двойным фарам и совершенно непохожими на фасеточные глаза, используемые для зрения самими мушками. Это сходство со своими собратьями отваживает настоящих пауков — потенциально опасных для мушек хищников. А те еще больше усиливают мимикрию, взмахами своих передних лапок подражая напыщенной жестикуляции, которую пауки-скакуны используют при ухаживании за противоположным полом. Гены, обусловливающие у мушек анатомическое сходство с пауками, должны были эволюционировать совместно с другими генами, контролирующими машущее поведение. Такая совместная эволюция и есть коадаптация.

Самоподстегиваемыми я называю любые процессы, протекающие по принципу «чем больше уже есть, тем больше еще будет». Хороший пример — взрыв бомбы. Про атомную бомбу обычно говорят, что в ней происходит цепная реакция. Но цепь — метафора слишком неспешная, чтобы передавать суть происходящего. Когда распадается нестабильное ядро урана-235, высвобождается энергия. Вылетевшие из развалившегося ядра нейтроны могут удариться о другое ядро, спровоцировав и его распад, но обычно на этом все заканчивается. Большинство нейтронов пролетает мимо других ядер и, не причинив никакого вреда, уходит в пустоту, ибо уран, хоть это и один из самых плотных металлов, «на самом деле», как и любое вещество, состоит главным образом из пустоты. (Существующая в нашем мозге виртуальная модель металла создает убедительную иллюзию жесткости и цельности, поскольку такая форма внутреннего изображения твердых тел наиболее полезна для нашего выживания.) С учетом масштаба, ядра атомов в металле расположены намного дальше друг от друга, чем комары в комарином рое, и частица, выброшенная одним распадающимся атомом, вполне вероятно, вылетит из «роя» беспрепятственно. Но если объединить некоторое количество (знаменитую «критическую массу») урана-235, достаточное для того, чтобы среднестатистический нейтрон, выпущенный каким-либо ядром, обычно задевал еще какое-нибудь ядро, прежде чем окончательно вылететь за пределы куска металла, то так называемая цепная реакция пойдет полным ходом. Каждое расщепившееся ядро будет в среднем вызывать расщепление еще одного ядра — и начнется эпидемия атомного распада, сопровождающаяся чрезвычайно интенсивным выбросом тепловой и прочей разрушительной энергии, последствия чего слишком хорошо известны. Любой взрыв обладает признаками эпидемии, а эпидемии, на более медленной временнóй шкале, напоминают взрывы. Чтобы начаться, им тоже необходима критическая масса восприимчивых к заболеванию жертв, а если уж эпидемия началась, то чем больше больных уже есть, тем больше еще будет. Вот почему существует некая «критическая масса» населения, которая непременно должна быть вакцинирована. Если количество непривитых меньше этого значения, эпидемия не может стартовать. (По этой же причине некоторые эгоистичные уклонисты могут позволить себе отказываться от прививок и все равно получать выгоду от того, что большинство людей вакцинировано.)