Расплетая радугу. Наука, заблуждения и потребность изумляться - Ричард Докинз

Как бы то ни было, каждому из нас, людей, известно, что иллюзия наличия некоего единого действующего начала, сидящего в глубине головного мозга, очень убедительна. Подозреваю, что здесь можно провести параллель с принципом «эгоистического сотрудничества» объединившихся генов, которые, будучи по существу независимыми факторами, создают иллюзию целостного организма. Я еще ненадолго возвращусь к этой мысли в конце следующей главы.

В настоящей главе излагались аргументы в пользу той идеи, что головной мозг взял на себя часть обязанностей ДНК по записыванию информации об окружающей среде — точнее, об окружающих средах, поскольку в ближайшем и далеком прошлом их было много разных. Информация о прошлом полезна лишь постольку, поскольку она помогает прогнозировать будущее. Организм животного представляет собой своего рода предсказание о том, что будущее окажется в общих чертах таким же, как прошлое, в котором жили предки этого организма. Насколько предсказание будет правдивым, настолько велика вероятность того, что животное выживет. А имитационные модели мира позволяют животному действовать, как бы предвосхищая, что же такого этот мир выкинет в ближайшие секунды, часы или дни. Для полноты картины следует заметить, что сам головной мозг и содержащиеся в нем системы виртуальной реальности являются в конечном счете результатом естественного отбора, которому подвергались гены предков. Добавим также, что предсказательная способность генов ограниченна, поскольку будущее бывает похожим на прошлое лишь в самом общем смысле. В том же, что касается деталей и тонкостей, гены снабдили животное аппаратурой — нервной системой — и таким программным обеспечением для создания виртуальной реальности, которое непрестанно обновляется и пересматривает свои предсказания, чтобы не отставать от быстро меняющихся обстоятельств. Гены как бы говорят: «Мы можем смоделировать только самые общие характеристики среды — те, которые остаются неизменными из поколения в поколение. Ну а насчет быстрых изменений — слово за тобой, мозг».

Мы перемещаемся по виртуальному миру, изготовленному нашим собственным мозгом. Сконструированные им модели скал и деревьев в неменьшей степени являются частью той среды, где мы, животные, обитаем, чем настоящие скалы и деревья, которые этими моделями изображаются. И поразительно: наши виртуальные миры можно также рассматривать как часть той среды, в которой наши гены подвергаются действию естественного отбора. Мы говорили о генах верблюдов как о пришельцах, которые явились из предковых миров, где были отобраны за способность выживать в древних пустынях и еще более древних морях, были отобраны в компании прочих совместимых друг с другом верблюжьих генов, вступавших в картели. Все это так: аналогичные истории о миоценовых деревьях и плиоценовых саваннах можно рассказать и про наши с вами гены. Теперь нужно добавить только то, что к тем мирам, в которых приходилось выживать генам животных, относятся и виртуальные миры, создававшиеся в головном мозге их предков.

В случае высокосоциальных животных, какими являемся мы и какими были наши предки, виртуальные миры представляют собой, хотя бы отчасти, плод коллективного созидания. Нашим генам, особенно после изобретения языка и возникновения материальной культуры и технологий, приходилось выживать в сложных и изменчивых мирах, самым емким определением которых будет «виртуальная реальность совместного пользования». Какая удивительная мысль: подобно тому как гены выживают в пустынях и лесах, подобно тому как они выживают в присутствии других генов генофонда, точно так же можно сказать, что они выживают в воображаемых, и даже поэтических, мирах, созданных головным мозгом. К загадке человеческого мозга как такового мы и перейдем в заключительной главе книги.

Историкам науки хорошо известно, что во все эпохи биологи, изо всех сил стараясь понять принципы работы живых организмов, проводили сравнения с передовыми технологиями своего времени. От часов в XVII столетии до танцующих скульптур в XVIII, от тепловых двигателей викторианской эры до современных управляемых электроникой ракет с тепловым наведением — во все века инженерные новинки подпитывали биологическую фантазию. И если компьютеру — цифровой вычислительной машине — суждено затмить в этом отношении всех своих предшественников, то причина здесь проста. Компьютер — это не просто какой-то прибор. Его можно быстро перепрограммировать во что угодно: в калькулятор, текстовый редактор, картотеку, гроссмейстера, музыкальный инструмент, весы и даже, увы, в прорицателя-астролога. Он может моделировать погоду, колебания численности леммингов, жизнь муравейника или города Ванкувера.

Мозг не раз называли бортовым компьютером животного, хотя работает он иначе, чем электронно-вычислительная машина. Он состоит из совершенно других компонентов, которые по отдельности намного менее быстродейственны, но формируют гигантские параллельные схемы, что позволяет им — пока лишь отчасти понятно, каким образом, — численностью компенсировать недостаток скорости, так что некоторые задачи мозг выполняет лучше компьютера. Но разница в деталях устройства отнюдь не лишает это сравнение правомерности. Головной мозг — бортовой компьютер организма: не потому что он работает по тем же принципам, а в связи с той ролью, какую он играет в жизни животного. Сходство их функций распространяется на многие аспекты устройства живых существ, но более всего впечатляет то, что мозг создает свою модель окружающего мира, пользуясь аналогом систем виртуальной реальности.

Если исходить из общих соображений, то может показаться, что для любого животного было бы неплохо отрастить себе мозги побольше. Разве от увеличения вычислительной мощности не всегда стоит ожидать преимущества? Может, и всегда, но без издержек тут тоже не обойтись. По сравнению с другими тканями головной мозг потребляет больше всего энергии на единицу массы. А обладание крупным мозгом в младенчестве сильно затрудняет нам процесс появления на свет. Наша убежденность в том, что быть мозговитым хорошо, отчасти проистекает из нашего видового тщеславия животных с гипертрофированным мозгом. Но все же это интересный вопрос: почему у человека головной мозг стал особенно большим.

Один уважаемый специалист сказал, что эволюция человеческого мозга на протяжении последнего миллиона лет или около того — это «вероятно, самое быстрое документированное прогрессивное преобразование сложного органа за всю историю живого». Он, возможно, преувеличивает, но то, что эволюция головного мозга у людей была стремительной, — бесспорно. По сравнению с черепами других человекообразных обезьян наш с вами череп — по крайней мере та его выпуклая часть, в которой содержится мозг, — раздулся, как воздушный шарик. И если мы зададимся вопросом, отчего это произошло, то общие рассуждения о выгоде обладания большим мозгом не удовлетворят нашего любопытства. Можно предположить, что они подошли бы ко многим различным животным — особенно к тем, которым, как большинству приматов, приходится ориентироваться в сложном трехмерном мире лесного полога. По-настоящему удовлетворительное объяснение должно давать ответ на вопрос, почему эволюция одной отдельной ветви человекообразных обезьян — причем той, что спустилась с деревьев, — внезапно понеслась вскачь, в то время как все прочие приматы остались стоять на месте.