Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

болели руки, ломила спина, лицо худело, но взгляд был полон надежд и веселья. Кидая тяжелые горсти ржи, она часто запевала песню и всякий раз утром по дороге сплетала из горных цветов венок на свою голову. За день цветы увядали, но в другое утро венок сплетался из новых, свежих.

У девушки лежали на полке извещение из школы и Степино письмо; она помнила, что занятия начнутся первого сентября и торопилась закончить все работы.

Рожь была сжата и свезена во двор, овес сжат наполовину, другая стояла недозрелой. В день отъезда Настя пришла с полей, выкупалась в Ирени, сложила в узел платьица и объявила:

— Я готова.

— Изработалась ты, девонька, — пожалел ее отец.

— Там отдохну. А может, не ездить, остаться дома? — Девушка заметила, что отец грустен.

— Нет, нет, — запротестовал Кирилл, — поезжай! Овес убрать я найму, а огород сам как-нибудь.

Было грустно и Насте, не за себя, а за отца.

«Один в большом доме. Придет зима, морозы, длинные ночи, старику не с кем поговорить».

— Ты возьми кого-нибудь в дом, веселей будет, — посоветовала она. — Корову продай.

— Там, потом увижу.

Быстро бежала резвая лошадка по сухой горной дороге. Встречались и убегали назад знакомые камни, деревья, изгибы капризной Ирени. Настя подолгу провожала их взглядом. В одном месте она сломала ветку преждевременно пожелтевшего дуба и сплела из желто-пламенных листьев пояс.

— На память, — сказала она отцу.

— И так, чай, не забудешь.

— Посмотрю на них — и вспомню все-все…

На станции поезд был готов к отходу. Настя вбежала в вагон, открыла окно. Отец стоял у лошади, кивал головой и морщился. Своевольные слезы катились по морщинам его лица.

— Прощай, тятя, на рождество приеду! — Девушка крепилась и только потом, когда скрылись родные места, она захватилась платком и задрожала в плаче.

Степа не дождался от Насти обещанного письма и решил, что девушка не приедет учиться, но все же несколько дней подряд выходил встречать ее. Встречал все поезда, вплоть до ночного, а первого сентября решил: не приедет.

Вернулся он в барак после полудня. Там сидела Настя в поясе из дубовых листьев.

— Когда ты приехала?

— Вот недавно, а ты не встретил.

— А ты не написала, я целую неделю ходил встречать.

— Некогда было писать… Я одна, отец дома остался. На вас надеюсь.

Степа ничего не сказал, да и что говорить. Он готов помочь, чем может.

Пришел из цеха отец, и все трое начали обсуждать, где и как устроить девушку.

— Первое время проспишь у нас в бараке, а там каморку подыщем. Не торопись, постепенно все уладится. Был бы человек, место ему завсегда найдется.

Настя и не торопилась и не беспокоилась: она чувствовала себя с Петром и Степой как с родными. По утрам уходила к ближним горам с книжками и там читала. Закончив смену, прибегал к ней Степа и, растянувшись на траве, слушал. Вечером она убегала в школу, на вечернюю смену, парень ходил встречать ее до города. Не торопясь шли в серых сумерках вечера, он нес ее книжки, а девушка говорила о новостях.

Первые дни были полны новым для нее, она встречала их как чудо, провожала с жалостью. То попадалась ей книжка, читая которую, она забывала и город, и себя, и Степу. То знакомилась с товарищами по школе, которые приехали с севера, где ездят на оленях, и с юга, где кони да кумыс. Каждый из них казался ей посланцем от далеких мест, точно он приехал за тем, чтобы рассказать и показаться. Она жадно слушала и глядела, а потом пересказывала Степе.

Долго не замечали они, что и в лес и в город ходит за ними незнакомый парень, поодаль, точно по своему делу.

Однажды Настя уехала на остров среди пруда и читала про Робинзона Крузо. Большой камень загораживал ее от солнца, высокая трава осторожно касалась волос девушки. Солнце припекало голову, всюду лежала тишь, и думалось, что она, Настя, — Робинзон, лежит на необитаемом острове и слушает, как ветер о чем-то разговаривает с вершинами деревьев.

За камнем стоял парень и глядел на девушку. У него была крупная голова, широкие плечи, короткие толстые ноги и длинные ступни. Его широкое лицо улыбалось и губы двигались.

Он стоял тихо, старался дышать совершенно бесшумно. Когда девушка шевелилась, парень прятался за камень; затихала — он поднимался и глядел на нее.

Настя чувствовала какое-то беспокойство, но книжка была так интересна, что ей не хотелось встать и отряхнуться.

Робинзон строил крепость, закладывал выходы в свою пещеру; он ждал, что придут с соседнего острова дикари и нападут на него. Робинзон прислушивался и беспокоился — и девушка прислушалась; она совершенно забыла, что лежит в одном километре от города. Робинзон вышел осмотреть окрестности — вскочила и Настя, чтобы осмотреться.

Девушка была по одну сторону камня, а чужой парень — по другую. Он виновато моргал и краснел, как пойманный вор. Настя почувствовала, как у нее вспыхнули уши.

— Чего тебе здесь надо? — спросила она.

— Хы… — не сказал, а как-то выдохнул парень, и лицо его сделалось глупо блаженным.

— Уходи!

— Не уйду, — сказал он задорно и совсем не как глупенький.

— Я тебе говорю — уходи!

— А вот не уйду!

Девушку рассердило это упрямство, и она погрозилась:

— Я прогоню тебя.

— Прогони, ну прогони!

— И прогоню!

— Посмотрим, кто кого…