Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

и косил немножко.

— Как мать?

— Тоскливо ей одной.

— Ехала бы к нам.

— Я тоже говорил, да у нее корова, куры, овцы, огород. Примут меня работать?

— Поговори с мастером.

Мастер сначала отказался принять Степу на прежнее место.

— Убежишь ведь?

— Не убегу. Я железа боялся, а теперь не боюсь.

— А если чего другого испугаешься, опять стрекача задашь?

— Не испугаюсь.

— Становись, да помни, как убежишь, говори заводу «прощай», больше не приму.

Опять очутился Степа у цепи, рядом с железом и пламенем, но они уже не пугали его. Глядя на огненный поток железа, он думал, что бегут это косы, топоры, пилы, целые поезда и Якунины дудочки. Слушая визги электрического крана, он приговаривал:

— Не ленись, голубчик, не плачь! Будет время, отдохнешь, когда тебя самого сунут в мартен.

В первый же день приезда Степа отправился в столярную мастерскую к Афоньке. Друзья встретились шумно и радостно. Маркелыч, глядя на них, улыбнулся и сказал:

— Радоваться можно, а мешать работе нельзя.

— Маркелыч, пусти меня! — пристал к мастеру Афонька.

— Срок вышел?

— До сроку час один, я завтра отработаю.

— Ну иди, иди.

Друзья выбежали из мастерской. Афонька забыл снять стружки и опахнуть пыль, так и бежал, а стружки прыгали на нем и шуршали.

Спрятались они за кучами белого камня на берегу пруда и зашептались.

— Теперь не боишься?

— Не боюсь. Любую железину могу взять.

— А я вот никогда не боялся. Тебя Егорка-гармонист спрашивал.

— Пойдем к нему.

Побежали к дому гармониста Савки. Калитка сорвалась с последней петли и лежала на самой дороге. Никто не хотел убирать ее: Савка играл, а жена слушала.

— Вот он, ученик мой! — закричал Егорка. — Набегался?

— Я домой ездил.

— Плати четвертак, месяц прошел!

— Какой тебе четвертак? Я ни разу в месяц-то не бывал у тебя!

— Мне какое дело, время шло, учеником числился, давай деньги. Сам виноват, что не приходил.

Гармонист Савка отложил гармонь и взялся судить ребят.

— Степка этот месяц не учился, домой ездил, и платить он не обязан. Этот же самый Степка уехал и не сказал, его ждали, беспокоились, и платить он поэтому обязан.

— Как же так, Савелий, обязан я и не обязан?

— Да, так и выходит.

— Сколько же платить?

— Половину, тринадцать копеек, потому в нашем кооперативе, когда полкопейку получать, получают они целую. Полкопейки выпустить забыли.

Степа не стал спорить и обещался выплатить Егорке тринадцать копеек.

— Учиться будешь?

— Буду, буду.

— Ну садись и играй!

Вернулись Афонька со Степой от гармонистов вечером и забежали в клуб, где драматический кружок ставил спектакль «Шажком по заводу».

Такие представления давались каждый месяц. Члены драматического кружка обходили завод, замечали те или другие недостатки и потом представляли их на сцене. В этот раз было много номеров.

Первым номером шел «Как учат в токарном цехе». На сцене стоял разбитый станок, перед ним мастер Кудимов, длинный-предлинный, за что его звали по поселку Заводской трубой. Около мастера вертелся ученик.

«Масленку!» — кричал мастер.

Ученик убегал и возвращался с железной банкой.

Кудимов торопливо открывает банку, кидает ее прочь и еще громче кричит:

«Дьявол, масленку, а не табакерку!»

Дело в том, что ученик впопыхах принес банку с нюхательным табаком, которую мастер обыкновенно ставил куда-нибудь в уголок цеха и забывал.

Приносит ученик масленку, Кудимов берет ее одной рукой, а другой хватает ученика за ухо, тянет и зло шипит:

«Учись, учись, знай, что табак — не масло, а масло — не табак!»

Проходит немного времени, Кудимов захотел понюхать и кричит:

«Подай табак!»

Ученик приносит пустую банку.

«Она пустая!» — орет мастер и тянется к уху ученика.

«Сам ты бросил и рассыпал», — лепечет ученик.

«Собирай, дьяволенок! Зачем тебя взяли, не знаешь?»

Ученик начинает ползать по земляному полу цеха и никак не может собрать хотя бы одну понюшку табаку, а мастер ругается и трясет кулаком.

Опускается занавес, все зрители хлопают ладошами и кричат:

— Браво, браво!

Только у дверного косяка стоит длинный человек, сложил руки трубой и гудит в нее:

— Брешут, дьяволы! Брешут!..

— Это сам Кудимов, — шепчет Афонька, — не поглянулось.

— Брехуны!.. — орет обозленный мастер, а ему отвечают со скамей:

— Знаем, знаем, уходи-ка лучше да забудь дорогу к чужим ушам!

Кудимов хлопает дверью и уходит. Со двора он еще раз крикнул «Брехуны!» и залился тоскливой песней:

На что меня мать родила, На что меня бог создал?

Он любил выпивать.

Вторым номером изображали, как Охрана труда, работница Кулькова Маша, осаждает директора.

В просторном кабинете сидит директор, курит