Кыш и Двапортфеля - Юз Алешковский

– Я тоже, – успокоил я его, но тут же сказал: – Вообще-то, почему мы дураки? Наоборот, всё время на свежем воздухе. Мети себе и мети или сгребай снежок!

– Это да… Наша работа всем нужна. Только тебе неинтересно.

– Это да… – согласился я. – Радиотехника интересней!

Когда я полил почти весь двор, из подъезда вышел отец. Я улыбнулся, но он только взглянул на меня, прищурив глаза, и разговаривать, как я понял, не собирался. Всё же я сказал:

– Знаешь, как здорово в шалаше!

Отец молчал, и я уж хотел подойти к нему и выложить всё начистоту, но из-за угла показался Пашка. Он подбежал к моему отцу и что-то сообщил ему. Я похолодел: про чернобурку!

Положение у меня было безвыходным. Если бы я сейчас отказался от лисы, Пашка обязательно сбежал бы из дому в конюхи.

«Ничего, ничего, – подумал я. – Ведь на самом-то деле я ни при чём… Неужели отец не поймёт? Он же умный…»

В этот момент из подъезда вышла мама и сразу набросилась на меня:

– Ты всерьёз решил стать дворником, вместо того чтобы с утра взяться за русский?

– Да! – сказал я упрямо.

Мама с ненавистью посмотрела на Пашку. Отец похлопал его по плечу, и Пашка, даже не позавтракав, пошёл на завод.

– Лида! Я жду! – позвал маму отец.

– Брось шланг! Марш домой! Вечером запру всю одежду! – наспех выругала меня мама и побежала за отцом.

Каблучки её зло застучали по асфальту.

– Серёжа, очень тебя прошу не забывать про уроки, – сказала она, обернувшись.

Отец взял её под руку, а у меня пропало настроение поливать двор. Я вернул шланг Хабибулину и подошёл к «Победе». Её владелец накачивал шину, то и дело хватаясь за сердце. Я предложил, чтобы отвлечься от всяких неприятных мыслей:

– Давайте покачаю.

Владелец выпрямился и отёр пот со лба. Я стал накачивать спущенную Витькой шину Владелец отдышался и спросил:

– Кто её всё-таки спустил? Ведь вы видели.

– Ха! – сказал я. – А если бы вы видели? Выдали бы товарища, как предатель?

Владелец призадумался.

– Прекрасно, конечно, что вы не выдаёте товарищей, но как бы вам объяснить…

– То-то и оно-то! – сказал я. – Даже вы, взрослые, не знаете, когда можно выдавать, а когда нельзя.

– Почему вы говорите: «Выдавать… не выдавать»? Значит, нужно покрывать зло, которое один человек делает другим людям? Мне всю жизнь это было непонятно.

– А вы были в детстве ябедой?

– Никогда! – заверил меня, не задумываясь, владелец «Победы». – Но и равнодушным товарищем я не был.

– Ну и я не буду, – сказал я.

– Повторяю: это прекрасно – не быть ябедой, но… как бы вам всё же объяснить… Существует так называемое мнимое благородство. И, с точки зрения высшей нравственности, нужно отдать себе отчёт…

Я хотел сказать, что сам начинаю кое в чём разбираться, но увидел Витьку, спустившего вчера шину.

В руках у Витьки был мяч, надутый чужим воздухом.

– Ну-ка, иди сюда! – позвал я. Он подошёл как ни в чём не бывало. – Держи насос и качай! – сказал я зло и тихо. – И попробуй спусти ещё раз! Я из тебя самого весь воздух выпущу! Понял?

Витька испуганно кивнул и взялся за насос. Потом он глупо попробовал перепустить воздух из мяча обратно в шину. У него, конечно, ничего не вышло.

«Сделанного не воротишь…» – подумал я мрачно.

Дома я поставил стакан чая, сковородку с картошкой на край своего столика, положил перед собой тетрадь для диктантов, включил приёмник и стал ловить приятный голос вчерашнего диктора. Я сразу поймал его и обрадовался, забыв всё на свете.

Сначала диктор читал про положение на Кипре, потом про европейский общий рынок и про новый спутник.

Я одной рукой быстро писал, а другой ел картошку. Потом диктор передал сообщение про остров, на котором находятся богатые плантации гвоздики, и сказал, что колонизаторы больше не воруют у жителей гвоздику и она вся принадлежит народу.

Я нечаянно написал вместо «гвоздика» «клубника», расстроился и представил Гарика в нашем саду. На нём колонизаторский шлем, колонизаторские шорты, он топчет грядки и ест клубнику, а весь наш класс гнётся в три погибели и падает от жары и усталости…

Я выключил приёмник. Правильно однажды сказал отец: «От себя никуда не уйдёшь!»

Я задумчиво написал в тетрадке слова владельца «Победы»: «Мнимое благородство с точки зрения высшей нравственности» – и вздохнул. Да-а, мне было ясно, что что-то внутри меня будет тоскливо давить и давить, если я, как древний грек, не разрублю гордиев узел дамокловым мечом.

Рубанув с размаху по воздуху так, что заныло плечо, я позвонил в квартиру Вальки на нашем этаже. Валька открыл дверь. Я прямо в лоб спросил его:

– Если бы к тебе подошёл человек и позвал на нехорошее дело, что бы ты ответил?.. Призови на помощь все свои умственные способности! – вспомнил я любимое выражение нашего завуча.

Валька наморщил лоб.

– Я бы ответил: «Дурак».

– Это я и без тебя знаю. А если бы он сам пошёл?

– Если шпион, я бы ему: «Руки вверх!»

– А если он из твоего класса?

– У нас нет в классе ни одногошенького шпиона! – гордо заявил Валька.

– Скучный ты человек, – сказал я и стал спускаться по лестнице.

Валька шёпотом спросил, перегнувшись через перила:

– В вашем классе шпион? Он империалистам выдаёт, сколько у вас двоек?

– Это не является военной тайной, – презрительно сказал я, но добавил: – Диверсант у нас в классе.

Валька со страхом и уважением посмотрел мне вслед и наконец сообщил:

– Я открытие сделал… Эй! Я видел, как один зверь превратился в другое животное! Не веришь?

Тогда я не обратил внимания на эту чепуху, потому что Валька целыми днями возился со своими птицами, рыбками, белыми мышами и вечно хвастался какими-нибудь открытиями. И вообще мне было не до него. Разрубать узел – так разрубать разом!

Асфальт во дворе нагрелся и был сухим, как будто я его совсем не поливал. Пенсионеры стучали фишками, но приладили над столиком большой зонт для защиты от солнечного удара.

А Пётр Ильич продолжал разгадывать кроссворд. Я, собравшись с духом, спросил у него:

– Пётр Ильич! Если бы к вам подошёл товарищ, который с самых яслей, и пригласил на нехорошее дело… Что бы вы сказали?

– Э… э… – задумался Пётр Ильич и радостно воскликнул: – «Ракурс»!