Кровь хрустального цветка - Сара А. Паркер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я тяжело вздыхаю.
– Какую кашу, Рордин?
– Сколько он тебе дал? – спрашивает он, пропуская мимо ушей мой вопрос.
– О чем ты, чтоб тебя?
Рордин смотрит так, что я вдруг чувствую себя голой, несмотря на его рубашку и личину, которой он меня проклял.
– Дней, Орлейт. Сколько?
Ах да, точно.
Надо было догадаться, что Рордин будет говорить о Кайноне. Единственные цветные пятна в этой комнате – клочья платья у моих ног и темно-синяя купла, обнимающая мое запястье.
И кровь, которая покрывает нас обоих.
– Он не ограничивал меня по времени, недоверчивый ты ублюдок.
Рордин в четыре шага оказывается рядом.
– Во-первых, Бейз не страдает глухотой, – рычит он, загибая пальцы, – а во‐вторых, пока не научишься делать это убедительно, не пытайся мне врать.
Проверка…
Надо было догадаться.
Даже не силюсь изобразить раскаяние.
– Тогда перестань задавать вопросы, ответ на которые уже знаешь! – кричу я. Мне холодно, я в бешенстве и едва держу себя в руках, отчаянно желая закончить этот дурацкий разговор. – А Кайнон просто изображал драму, так что не надо поспешных выводов.
Рордин скалится, его ярость оглушает меня новым холодом. Я оглядываюсь в попытке найти какое-нибудь оружие – чем бы его стукнуть покрепче, дать понять, что я не позволю собой помыкать.
– Нет, он изображал дипломатию. Кайнон давно положил глаз на Окрут и, судя по всему, просто-напросто ждал идеальной возможности нанести удар.
Мысленно содрогнувшись, стараюсь сохранить на лице лишь жесткую уверенность.
– Ты ошибаешься, – качаю я головой. – Дело не в этом. Он заключил сделку: корабли в обмен на меня. Он ее не нарушит, не рискнет развязать войну сразу с двумя соседними территориями из-за того, что ему всего лишь придется прожить без своей обещанной на пару деньков дольше.
Глаза Рордина превращаются в лед, и я готова поклясться, что в комнате становится на несколько градусов холоднее.
– Первое правило политики, Милайе, – никогда не показывай, какие карты у тебя на руках, если точно не знаешь, с кем имеешь дело.
Я открываю рот, чтобы возразить, осознав свою ошибку, но Рордин уже отходит к дальней стене с окном. Раскрыв створки, он по пояс высовывается под дождь и осматривает стены вокруг.
– Что ты там ищешь? – хмурюсь я.
Рордин выпрямляется, новые струи воды текут с густых волос по плечам, груди, спине.
– Опорные балки, – буркает он в ответ, следуя вдоль стены.
– Прозвучало как обвинение… – еще больше хмурюсь я.
– С чего бы, правда?
Распахнув другое окно, Рордин снова высовывается, оглядывает стены и с мрачным, решительным выражением лица направляется к дверям.
– Эй-эй, минутку! Ты куда это?
– Убить врука.
Сердце ухает в пятки.
– А… как же я?
Рордин оборачивается, обводит жестом комнату:
– Чувствуй себя как дома. Рекомендую вздремнуть. Я могу задержаться.
Он снова делает шаг к двери, и я даже не раздумываю.
Просто действую.
Рванувшись следом, я стискиваю его руку в слабой попытке удержать. Но Рордин – живая мощь и сила – перехватывает мои запястья, заламывает руки и разворачивает меня, впечатывая в дверь так, словно я сделана из того же камня, что и он.
Из легких вышибает весь воздух, и Рордин сжимает мое горло, заставляя запрокинуть голову и посмотреть во властные глаза, в которых нет ни грамма жалости.
Стоит ему только крепче стиснуть пальцы – и мне конец. Я чувствую исходящую от него силу, твердость его мышц и ярость в дыхании, что обжигает меня столь бесстыдно.
Он тянет мои запястья, заставляя выгнуться, выставив грудь, прижаться. И тело мгновенно реагирует на его близость, словно я прямое его продолжение. Марионетка на ниточках, как он и говорил.
Зашипев ему в лицо, дергаюсь и вырываюсь, но Рордин придвигается еще ближе, давит еще сильнее, заставляя жар внутри меня пульсировать в попытке противостоять его льду.
Рордин цокает языком.
– Не надо так пылко на меня бросаться, Милайе. Только если ты не готова быть разорванной в клочья. И я говорю вовсе не про твое тело, а про твою гребаную душонку, – рычит Рордин сквозь зубы и сжимает руку ровно настолько, чтобы я ощутила стискивающую мое горло смерть. Он утыкается носом мне в щеку и шепчет: – Я говорю про твое милое сердечко, которое, по-твоему, так искалечено.
– Что б ты в этом понимал.
– О нет… – тянет он, его рука соскальзывает с моей шеи, переходит на спину и останавливается на реберной клетке, за которой бьется сердце. – Я понимаю слишком хорошо.
Я застываю, утратив весь пыл, словно одно крошечное движение – и меня пронзит насквозь.
– Вот здесь, – рокочет Рордин, постукивая пальцами по ребрам. – За ними живем мы оба. Оба застряли в этой хрупкой клетке.
– Так вырвись наружу, – молю я. – Освободи меня, Рордин!
Его тело твердеет еще больше, на мгновение мне даже кажется, что он окончательно превратился в гранит. А потом он стискивает мои запястья до хруста костей, свободной рукой наматывает на кулак мои волосы и тянет.
Тянет меня, как тетиву лука.
Мои губы размыкаются, я запрокидываю голову, и Рордин прижимается своим лбом к моему.
Мир вокруг нас меркнет, он ничто по сравнению с мужчиной, что навис надо мной.
Нос к носу. Глаза в глаза. Его губы так близко, что ледяное дыхание касается моего рта.
– Я дам тебе все что угодно, Орлейт. Что угодно, но не это. Больше не проси меня.
Он говорит так спокойно, словно его сердце давно умерло и перестало биться.
Очередной ответ без объяснений.
Очередной тупик.
В глазах щиплет, в горле ком, и все, чего я сейчас хочу, – это расплакаться. Но я больше не могу тратить на него свои слезы.
Не сейчас.
Никогда больше.
– Почему нет? – Я горжусь, что голос не дрожит. – Просто ответь на один вопрос и не смей что-то там хмыкнуть. В конце концов, я заслуживаю правды, и ты, чтоб тебя, прекрасно это знаешь.
Тишина. Рордин не отвечает. Снова убивает меня молчанием.
И оно говорит мне все. Вытягивает из меня кровь, но не по капле. которую я даю ему каждую ночь.
Я закрываю глаза, воздвигая между нами мнимую преграду, раз не могу отойти от него физически. Но тут его рука в моих волосах разжимается, ложится под затылок, пальцы становятся мягче, пропускают локоны, заставляя ахнуть.
Рордин морозно выдыхает, остужая мои горящие щеки.
– Все просто, Милайе. Я отказываюсь жить в мире, где нет тебя.
Изумленно распахиваю глаза.
– Что…
Его губы впиваются в мои – жестко, лишая меня способности говорить.
Дышать.
Существовать.
Рордин подчиняет