Кровь хрустального цветка - Сара А. Паркер

и пытаюсь выкарабкаться, цепляясь окровавленными сорванными пальцами.

Пытаюсь спастись от множества черных корней, свернувшихся обжигающим клубком. Огромным, невероятным.

Маслянистая чернота рвется наружу яростными струями..

Сжигая.

Заставляя замолчать.

Меня снова рвет, тело отчаянно пытается отвергнуть гноящееся откровение, которое его заставляют проглотить…

Это была я.

Глава 48

Орлейт

Убийство опустошает, оставляя лишь оболочку. Я осознаю все, скрючившись в клубок на мокром камне, раскачиваясь туда-сюда в луже собственной желчи.

Все эти годы я пряталась от самой себя. Двигалась без пульса.

Это не вруки убили всех в тот день. Они просто почуяли запах горячего угощения и прибежали полакомиться на бойню, которую устроила я.

Крохотный двухлетний ребенок.

Я раскачиваюсь, снова и снова, туда-сюда, вцепляясь в волосы, царапая руки, шею, голову…

Я.

Такое уродство не закрасить никакими красками.

Я разорвала связь с человечностью в нежном возрасте двух лет. Потеряла контроль, убила не только людей, которые ворвались в наш дом и отняли у меня брата. Но и слуг, поваров… мать.

Я убила собственную мать…

Содрогаясь и судорожно всхлипывая, я молюсь, чтобы ее смерть была быстрой.

Чтобы она не страдала.

Ее крик эхом отдается в голове; звук, который она издала, когда топор взметнулся в воздух…

Конечно, она страдала. Она видела, как ее сын истекает кровью, а потом как ее дочь превращается в чудовище.

Видела, как я умираю другой смертью.

Рордин приютил меня и нарядил ягненком, не зная, что на самом деле я волк. Просто мое оружие – не клыки и когти, а чернильно-черный огонь, настолько губительный, что он разрывает тела. Оставляет пузырящиеся, истекающие кровью куски.

Я качаюсь так сильно, что царапаю голую кожу о камни.

Неудивительно, что люди из коридора шепотов меня преследуют. Что их взгляды так обжигают. И неудивительно, что часть меня так стремилась собрать их воедино.

Я думала, что мои неосознанные картины были подарком тем, кто потерял себя в тот день, но это был колодец, исполненный вины, которая искала путь наружу любым способом.

Заставляла меня смотреть.

На такое множество лиц.

На такое множество широко раскрытых осуждающих глаз.

Убийца.

С губ срывается сдавленный, хриплый всхлип.

Не за тем ли мое подсознание придумало Черту безопасности, чтобы посадить меня в клетку? Возможно, оно посчитало, что лучше бы мне держаться особняком, если я снова потеряю контроль.

А что, если и это и правда случится? Неужели все, кто здесь обитает, окажутся разорваны на куски, а их обгорелые останки разметаются по залам замка? И Бейз тоже?

И Рордин?

Я тихо всхлипываю.

Для них я выжившее дитя, хотя на самом деле я их неудержимая погибель, которая только и ждет момента, чтобы вырваться на свободу.

Я должна искупить все, что натворила, и я никак не смогу этого сделать, если буду витать в облаках.

Нет.

Я лишь растрачиваю жизнь впустую в защитном пузыре, которого не заслуживаю и который может лопнуть в любой момент, проколотый как снаружи, так и изнутри.

Предложение Кайнона оказалось гораздо более ценным подарком, чем я предполагала. Уже слишком поздно возвращаться и что-то менять. Я буду действовать с помощью того малого, что у меня есть…

Сине-золотой куплы.

Я карабкаюсь по краю пропасти своего разума, тяжело дыша, вся в синяках, сломленная, окровавленная. Все до единого кусочки моего нутра уродливы, совершенно непохожие на мою истинную суть, спрятанную под фальшивой кожей.

Какая ирония.

Взобравшись на уступ, я сбрасываю в пропасть столько теней, что они способны скрыть дымящуюся груду смерти, а потом отворачиваюсь.

Отказываюсь снова смотреть в прошлое.

Поднимаю голову. Меня бьет озноб, зубы стучат.

Надо идти.

Встав на ободранные колени, я зачерпываю воды из источника, умываюсь и обмываю ноги, выполаскиваю желчь из волос. Отвязываю сверток от лодыжки и, шатаясь, встаю.

Перед глазами все плывет. Расползается, меняется местами…

Глубоко вдохнув, я делаю крохотный шаг к лестнице, затем еще один. Доковыляв так до стены, я тяжело на нее опираюсь и продолжаю переставлять одеревеневшие ноги. Осторожно поднимаюсь на первую ступеньку, хотя колени дрожат. Но я заставляю себя двигаться, чувствуя, как с каждым вздохом ко мне возвращаются силы.

Лишь на полпути я понимаю, что рубашка Рордина разорвана и обнажает правое бедро – и длинную рваную рану на нем, из которой сочится кровь.

– Дерьмо, – бормочу я, глядя вниз и понимая, что за мной повсюду тянется красный след.

Нужно чем-то перевязать рану, прежде чем идти дальше.

Преодолев ступени, я ковыляю по коридору, и с каждым неверным шагом неизбежное возвращение Рордина все ближе.

Если он застанет меня в таком виде, мне крышка. Он прикует меня цепью к стене и будет лаять до тех пор, пока я не заору и не выложу всю правду.

Сердце пропускает удар, и я перехожу на трусцу, стискивая кулаки, сжимая зубы.

Стараясь не обращать внимания на боль, которая проносится вспышками по ноге всякий раз, когда я ее заношу, я практически взлетаю по Каменному стеблю под отголоски чьего-то спора. У моей запертой двери стоят Вант и Каван, мокрые и испачканные кровью, и кроют друг друга руганью.

Спор тут же обрывается, едва они замечают меня, стоящую на четыре ступеньки ниже, и они чуть не выпрыгивают из сапог.

Худшая стража в мире, серьезно.

Каван оглядывает меня с ног до головы – задерживает взгляд на окровавленном бедре.

– Что, мать твою, с тобой случилось?

– У тебя кровь, – заявляет Вант так, как будто это новость. – И на тебе мужская рубашка.

Пропуская мимо ушей его праведное негодование, я протискиваюсь к комнате.

– Мы отплываем, – хриплю я, распахивая дверь и бросая месячный запас каспуна на кровать.

– Что?! – хором вопят стражи вместе с раскатом грома, сотрясающим башню.

Следом вспыхивает молния, окутывая все жутковатым сиянием.

Не обращая внимания на гнев небес, я связываю волосы узлом, закрепляю большой заколкой и принимаюсь рыться в ящиках в поисках чего-нибудь, чтобы перевязать рану.

– Госпожа! – зовет Каван, и обращение заставляет меня ощетиниться.

Честно говоря, я успела забыть про свою непутевую стражу.

– Корабль! – рявкаю я, отрывая полоску от потрепанной рубашки. – Мы плывем на Юг. Сейчас.

Вант коротко смеется, но в этом звуке не слышно веселья.

– Я сказала что-то смешное? – оборачиваюсь я.

– Вообще-то да. Ты тянула до последнего, а теперь решила плыть? Ты наружу-то смотрела? – Он указывает на западное окно. – В такую погоду поплывет лишь самоубийца. – Его глаза опасно сужаются. – Только если ты не хочешь, чтобы наш корабль затонул…

– Зачем мне эт… – Я встряхиваю головой, отметая его нелепое обвинение. – Смотри,