Кровь хрустального цветка - Сара А. Паркер

class="p1">Снова шаги, и во дворе остаются только я, Рордин, мертвая лошадь и ледяное напряжение, которое я отчаянно мечтаю разбить.

– Это не твоя ноша, Орлейт. Не тебе ее нести.

– Ты потерял право диктовать, что важно для меня, а что нет. Ты больше не мой верховный владыка.

Его глаза вспыхивают.

– Ты даже не представляешь, насколько ошибаешься, Милайе. И бегство из Окрута не смягчит вину, которую ты лелеешь просто потому, что выжила.

Обвинение задевает за живое, и я чувствую, как деревенеет спина, как сжимаются кулаки.

– Убирайся! – рычу я.

Убирайся из моей головы.

Рордин вздергивает верхнюю губу.

– Никогда.

Звучит как угроза.

По тому, как Рордин держится, у меня возникает стойкое ощущение, что взойти на корабль, который покачивается у хлипкого причала, будет гораздо сложнее, чем я предполагала.

Надо было уплыть вчера…

Проклятье.

Возможно, я все еще смогу туда попасть. Едва мои ноги коснутся палубы корабля из Бахари, Рордин не сможет меня забрать.

Он заносчив, но не глуп.

Пульс грохочет в ушах, словно военный барабан. Я расправляю плечи.

– Я уплываю немедленно.

– А твоя стража? – спрашивает Рордин с убийственным спокойствием. – Бросишь их здесь?

– Они вполне могут добраться на торговом судне.

И мне даже не стыдно.

– Они теперь твои люди, Милайе. Они теперь твоя ответственность. – Он мельком бросает взгляд на мою куплу. – Ты ведь их будущая верховная владычица, помнишь?

Подонок.

Я вскакиваю и бегу прочь.

Глава 46

Орлейт

Я успеваю сделать две дюжины шагов к океану, когда Рордин подхватывает меня и взваливает на плечо, ощутимо прикладывая животом и вышибая весь воздух. Я пытаюсь дышать, но с каждым новым его шагом подпрыгиваю, ударяясь снова.

Когда я наконец набираю полные легкие воздуха, мы уже в замке. Издав яростный вопль, я колочу кулаками по широченной спине, ругаясь последними словами, подслушанными у стражи.

Рордин не замедляет шаг, даже не фыркает… словно он сделан из камня, как его обитель. Поэтому я собираюсь укусить его за выступающую мышцу.

– Не кусаться, – негромко произносит Рордин, стаскивая меня с плеча, и перехватывает как младенца. – Твои зубы могут быть опасней, чем ты думаешь.

– Отпусти! – ору я, выкручиваясь.

Высвободив одну руку, я вцепляюсь в его рубашку, срываю пуговицы, царапаю грудь.

В ответ он издает хриплый рокот, и моя рука оказывается прижата к телу.

– Продолжишь в том же духе, – произносит Рордин глубоким низким голосом, – и лишишься этого жалкого подобия одежды.

Я перестаю дергаться. Мгновенно.

Блеск в обычно холодных глазах подсказывает, что моя покорность веселит этого садиста, – и это злит меня еще сильней.

Решив, что буду смотреть куда угодно, только не на его самодовольное лицо, я оглядываюсь и вдруг понимаю, где мы находимся…

Мы в коридоре, по которому я, изголодавшись по его запаху, кралась тысячи раз в тщетной надежде. Дорога, которая ведет только в одно место.

Логово.

В горле ком, все нервы оголены, и я смотрю на подбородок Рордина, линию его челюсти, такую твердую и острую, что можно порезаться.

На загнанное выражение глаз.

Неси он меня по этому коридору неделю назад, я бы дрожала от возбуждения, но это было до того, как вскрылась его ложь. До того, как он вонзил клинок в сердце Мишки, залил нас обеих кровью.

– Рордин… поставь меня, пожалуйста, на землю.

Но его хватка только усиливается, а мое сердце подскакивает к горлу.

У двери в личные покои Рордин снова вскидывает меня на плечо, поворачивает ручку и, быстро перешагнув порог, захлопывает за собой дверь.

Он рывком ставит меня на ноги, и мне требуется аж четыре неловких шага, чтобы восстановить равновесие. Задача сложная, потому что я вдруг задыхаюсь от его всеобъемлющего запаха. Он словно проникает в меня – через кожу, через горло, наполняет легкие.

Он одурманивает. Выбивает из колеи.

Отбросив спутанные волосы сердитым взмахом, я воинственно разворачиваюсь к Рордину и застываю.

В том, как он на меня смотрит, есть что-то темное. Первозданная дикость, с которой он ловит каждый вздох. Каждый взмах ресниц. Трепет жилки на моей шее.

И дело не только в этом.

Рордин стоит, нависая надо мной, затмевая собой все вокруг так, что я вижу только его. Каждый мой вздох – исходит из его груди, каждый мой выдох – поглощает она же.

Я быстро понимаю, что под моими ногами зыбь и остается лишь два пути: плыть… или утонуть.

– Прикройся, – рокочет он, и я едва успеваю закрыть руками все самое важное.

Его рука взметается вперед и жестко дергает несколько полос подарка Кайнона. Движение столь стремительно, что я почти его не замечаю.

Обрывки падают на пол, оставшиеся ленты беспомощно прилипают к влажной коже, но Рордин слишком сосредоточенно роется в своих вещах, чтобы обратить внимание на мою наготу. В меня летит рубашка, и он принимается вышагивать туда-сюда перед массивной кроватью, порывисто и размашисто, запустив пятерню в мокрые, тронутые серебром кудри.

Поняв намек, я избавляюсь от последних синих лоскутов и натягиваю гребаную рубаху, но замираю, наполовину высунув голову из горловины.

Уткнувшись носом в мягкую, роскошную ткань, я тихонько вдыхаю, на мгновение закрываю глаза…

Все, что я чувствую, – запах Рордина.

Он надевал эту рубашку недавно, может, даже спал в ней.

Эта ткань его обнимала. Касалась тела так, как я никогда не могла.

От одной только мысли по венам растекается жар, а между ног все напряженно дрожит. Кожа покрывается мурашками, и мне приходится плотно сжать губы, чтобы не упустить стон. Я быстро натягиваю рубашку как положено, изображая на лице спокойствие, чтобы не выдать охвативший меня экстаз.

Но Рордин не смотрит. Ни на меня, ни на подол, который едва доходит до середины бедра, ни на открытое плечо. Он мечется, словно загнанный в ловушку зверь.

Он вдруг замечает собственную рваную рубашку, будто только что вспомнил, как я его царапала. Запрокинув голову, бормочет в потолок слова, не имеющие смысла. А потом одним резким движением стаскивает ткань через голову, обнажая рельефный мускулистый торс, от которого я не могу оторвать взгляда.

И не только из-за его хищной статной красоты. Меня влечет кровь, что стекает из четырех глубоких царапин, пересекающих серебряные линии татуировок.

Непроизвольно облизнувшись, я делаю неуверенный шаг вперед…

– Нет! – рявкает Рордин, и я тут же вскидываю взгляд.

Рордин напряженно замер, направив на меня палец. Челюсти сжаты, на щеках видны желваки.

Я упрямо задираю подбородок.

– Хватит обращаться со мной как с непослушным щенком!

– Если бы ты была просто непослушна, то не заварила бы