Кровь хрустального цветка - Сара А. Паркер

шиплю я, и его низкий смешок обволакивает меня со всех сторон, заполняя пространство между нами.

Одним плавным движением Бейз подходит вплотную.

– Ложь, – рычит он, обдавая мое ухо горячим дыханием, а потом толкает в плечо так, что я спотыкаюсь.

Прежде чем я успеваю прийти в себя, Бейз уходит.

Глава 45

Орлейт

Платье можно назвать скромным ровно в той же степени, в какой дерево прикрыто листвой в конце осени. Я смотрю на так называемый подарок, на длинные темно-синие, украшенные золотом складки, словно они вот-вот воспарят с манекена и задушат меня. Ленты ткани искусно расположены так, чтобы подчеркнуть женскую фигуру, все ее… достоин– ства.

Я понятия не имела, что на Юге такая мода. Если бы знала, нашла бы другой способ заполучить корабли. Взяла бы их на абордаж или… еще что.

Что угодно.

У непредусмотрительности жестокое чувство юмора.

Проводя рукой по юбке, я пытаюсь сообразить, как мне ходить в этой штуке, если стоит двинуться, и все увидят мое исподнее. Или под него не положено ничего надевать и платье должно показывать проблеск недостижимого? Того, что принадлежит другому мужчине.

Отхожу подальше и рассматриваю платье с новой волной отвращения. Стоит дернуть поперечную ленту спереди или сзади, и вся конструкция рассыплется. Хотя, скорее всего, так и задумано. Что платье должно небрежно упасть на пол, прежде чем тела соединятся и…

– Хватит! – рявкаю я одновременно с раскатом грома. – Возьми себя в руки, Орлейт.

Я завязываю волосы тяжелым узлом и расстегиваю рубашку. Она летит на пол, и я принимаюсь разматывать повязку на груди. За ней следуют штаны и нижнее белье.

Одетая лишь в чужую кожу, я принимаюсь расстегивать платье и судорожно вздыхаю. Наряд легкий как перышко. Так странно, что такая значимая вещь столь мало весит.

Я пристраиваю на себе пояс и закрепляю зажим, потом хмуро пытаюсь решить, как быть дальше. Не с первой попытки нахожу, куда просунуть руки, и даже умудряюсь закрепить застежку между лопатками без посторонней помощи.

Облаченная в синий цвет Бахари с золотой отделкой, я осторожно подхожу к зеркалу и смотрю на отражение. Внутри все переворачивается, крепкие плечи поникают.

– Ох…

Ткань пересекает мое тело полосами темно-синей краски, укрывая меня и… нет. Можно легко разглядеть очертания сосков, затвердевших от холода, а нижняя часть груди полностью обнажена.

Полосы изгибаются, обтекая фигуру, подчеркивая то, что я всегда старалась скрыть. А когда я поднимаю ногу или хожу, становится чуточку видно задницу.

Секс. Это платье окрасило меня оттенками секса.

Я с трудом сглатываю вставший в горле ком, кипящая кровь заставляет щеки залиться румянцем. Большую часть своей жизни я старалась не смотреть на свое отражение, но теперь я его избегаю по совершенно иной причине.

Это стыд.

Обжигающий стыд, потому что платье предельно ясно открыло мне глаза…

Я продала свое тело.

От окна долетает конское ржание, настолько тревожное, что я отворачиваюсь от отражения и широкими шагами мчусь к выходу, сверкая задом при каждом движении. Рывком распахнув дверь, выбегаю на балкон, под удар ледяного ветра.

Тяжелые облака закрывают свет, делая лес темным, зловещим. В воздухе разлито такое напряжение, что оно обжигает не хуже холода…

Краем глаза уловив движение, я вижу, как через внешние ворота проносится серая в яблоках лошадь. Она вся мокрая от пота, на губах пена, но не это заставляет меня сощуриться.

На козлах грохочущей телеги, едва удерживая поводья, сидит женщина. Ее голова беспомощно болтается, черные волосы растрепаны и спутались, закрывая лицо.

Может, она спит?

Телега проезжает половину двора, и тучи раскалывает молния. Мгновение спустя раздается раскат грома такой силы, что у меня подкашиваются колени, а лошадь с визгом взвивается на дыбы и падает, опрокидывая телегу набок.

Женщину подбрасывает вверх, и она бесформенной кучей летит на траву.

Не двигается. Даже не кричит.

Я бросаюсь назад, через комнату, рывком открываю дверь и спешу вниз по ступеням Каменного стебля.

Сзади гремят шаги, Вант и Каван вопят, чтобы я остановилась, но я непоколебима.

Я мчусь быстрее ветра, тело летит, сознание сосредоточено. Ноги не чувствуют силы притяжения, ничто не мешает их движению.

Я едва чувствую, касаются ли они вообще камня ступеней.

У подножия башни волосы рассыпаются из пучка, я миную лабиринты туннелей и лестничных пролетов, пока наконец не ступаю на траву. Делаю шаг вперед, и пространство между мной и перевернутой телегой словно исчезает. Вихрем синего цвета и растрепанных волос я падаю на колени рядом с женщиной.

Слишком уверенными, будто чужими, руками я переворачиваю ее на спину, и по ушам ударяет резкий вопль.

Я не сразу понимаю, что он вырвался у меня самой.

Распростертая женщина миниатюрная и симпатичная, у нее большие карие глаза, распахнутые до предела – и до боли знакомые.

Это Мишка, медис из деревни по соседству. Только она совсем не похожа на ту Мишку, которую я видела несколько дней назад на Трибунале…

Ее кожа серая, на впалых щеках ни следа румянца. Зрачки настолько расширены, что почти не видно радужку, они куда-то смотрят… но не видят. От тела исходит едкая вонь, и я осматриваю Мишку снова, пытаясь найти источник.

Крепкая рука хватает меня за голову, заставляет вскинуть лицо к небу.

От взгляда глаз цвета ртути перехватывает дыхание.

– Нет, – рычит Рордин сквозь стиснутые зубы, опускаясь на колени с другой стороны от Мишки и расстегивая свою куртку. – Не смотри.

Он не позволяет мне отвести взгляд, укрывая Мишкин живот курткой, а я изучаю каждую крапинку в его дымчатых глазах. Они обещают покой и в то же время внушают ужас.

Я слышу еще шаги, хруст чего-то похожего на битое стекло.

Рордин отводит взгляд и смотрит на кого-то позади меня.

– Жидкая пагуба?

– Разбита.

Рордин ругается так резко, что я вздрагиваю.

– Лошадь, Бейз.

– Иду.

Я оборачиваюсь через плечо. Бейз обходит разбросанное содержимое кожаной сумки и направляется к лежащему животному. Конь пытается приподняться, на шее видны порезы. Ужасные раны, из которых сочится отвратительно пахнущая чернильная жидкость и…

Его кто-то укусил.

– Уйди, Орлейт.

Голос Рордина заставляет меня очнуться. Я снова смотрю на неподвижные глаза Мишки… на кровоточащие губы и трепещущую грудь.

– Нет, – бормочу я, укладывая Мишку к себе на колени. – Ее нужно поднять и напоить. У нее губы потрескались.

Я оборачиваюсь на Кавана и Ванта, которые наблюдают за всем широко раскрытыми глазами, сжимая копья.

– Займитесь делом, принесите воды!

Никто не шевелится, Мишка борется за каждый вдох, и мои внутренности скручивает узлом.