Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

— В природе не существует понятия «я», — повторила она. — Люди, которые советуют «быть собой», сами не до конца понимают, что это значит. Стать собой означает отбросить всё внешнее, физическое. Но разве это возможно? Возможно ли отбросить гены? Отказаться от навязанного школой мировоззрения? А на все попытки родителей воспитать в тебе человека вежливо сказать: «Спасибо, не стоит, я предпочитаю оставаться собой»? Если мы примем решение остаться собой ещё в младенчестве, то ходить и пользоваться ложкой мы так и не научимся; не научимся и говорить: ведь важен язык, важны его стили, важна и грамотность, а всё это приходит извне. Ни один человек не способен быть собой, все мы состоим из судеб и характеров других людей; каждое чужое слово, каждый жест, выпущенный в лицо сигаретный дым, пощёчина, шёпот, объятие, подслушанная ссора, дискуссия о политике — всё это мы. Даже выход нового альбома известного поп-исполнителя, которого я не слушаю и терпеть не могу, производит на меня эффект, поскольку я уже видела афишу его концерта. Как среди чужих улыбок и новостных лент разглядеть себя? Где заканчивается внешнее и начинается внутреннее, своё? Разве можно это проверить?

— Твой отец прав, — согласился Денис.

— При чём тут он? — удивилась девушка.

— Ты говоришь, совсем как он. Его словами.

— Как ты догадался! — Она простодушно пожала плечами. — Я книг его много читаю и, знаешь, люблю иногда выбрать понрар… понр… по-нра-вив-шу-юся! мысль и стоять перед зеркалом, повторять её. Будто речь репетирую. Так и учу язык. Жизнь так учу.

Юноша едва заметно улыбнулся:

— Твой русский, очевидно, стал лучше. Но с кем же, получается, я сейчас разговариваю, если даже ты не знаешь, кто ты, а слышу я от тебя только чужие мысли? Как нам познакомиться?

Рената весело пожала плечами и выдохнула так, будто хотела засмеяться, но в последний момент передумала.

— Это и есть я, — искренне улыбнулась она, словно ребёнок. — Я же говорю: я состою из других людей, в том числе из чужих цитат. Папины слова — это тоже я. Можно подумать, ты всегда говоришь только свои слова.

Денис смутился. Он никогда не говорил своими словами; не умел.

— Какао или горячий шоколад? — он решил перевести тему.

— Шоколад, — довольно улыбнулась девушка.

— Ладно. Пять минут.

Оставив девушку одну на время, он надеялся, что Рената осмотрится, попривыкнет к уютным комнатам и почувствует себя здесь наполовину хозяйкой. Но когда Денис вернулся с кружками на подносе, он застал гостью в грустной задумчивости.

— Шоколад готов, — его слова заставили девушку очнуться.

— Славно. — Рената взяла кружку с подноса и, закончив оформлять мысль в голове, озвучила её Денису: — Быстро ты меня забыл.

Денис виновато кивнул.

— Я не забыл. Просто не думал, что получится вернуть тебя.

— Это главная проблема в тебе, — серьёзно сказала девушка, — ты слишком быстро сдаёшься.

На улице поднялся ветер, и в комнате одно за другим начали хлопать окна.

— Прошу прощения, — Денис быстро поднялся и направился к окну.

— Не закрывай! Я люблю свежесть.

— Не холодно?

— Нисколько. Горячий шоколад так согревает, что я бы, наоборот, сняла свитер.

Денис пристально оглядел её с ног до головы.

— Воля твоя, — на губах его проскользнула тень улыбки. — Минимальное количество предметов одежды девушкам всегда к лицу.

Рената мигом сдёрнула с себя кофту, оставшись в одной майке, снова сиреневой. Её любовь к фиолетовому цвету забавляла юношу всё больше: фиолетовый шерстяной свитер, тёмно-фиолетовые кроссовки и ярко-синие носки, фиолетовые аппликации на карманах джинсов, голубой чехол для телефона в фиолетовый горошек. И теперь эта хлопковая майка грязно-сиреневого цвета, удивительно тонкая и волнующая, приковала его взгляд. Денис отметил про себя отсутствие на девушке бюстгальтера с косточками; она отдавала предпочтение старым-добрым майкам, облегающим уже давно округлившуюся грудь так, что натягивающие ткань твёрдые соски приковывали к себе взгляды парней. Это была одна из причин, по которым Рената пользовалась популярностью у противоположного пола. Те, кто поначалу посмеивался над ней, позже влюблялись в неё. Она не стыдилась выглядеть естественно или неуместно. Подобная раскованность привлекает неимоверно, учитывая также то, что распущенной и вульгарной Ренату назвать было никак нельзя. В ней удивительным образом сочетались небрежность — даже некая неряшливость, — и чарующая пластичность.

— Давай сыграем в игру, — предложил Денис, еле оторвав взгляд от сиреневой майки. — Будем по очереди делиться секретами. И таким образом станем чуть ближе.

Рената смущённо поднесла горячую кружку к подбородку.

— Что ты хочешь обо мне узнать?

— Что угодно. — Денис сел в соседнее кресло и взял кружку с горячим шоколадом. — Всё не могу забыть, как ты пела в Новый год. Где ты так научилась владеть голосом? На курсы ходишь?

Рената беззлобно фыркнула.

— Не-а! С рождения умела громко орать. А Тёма научил крик оформлять в пение.

— Ты не называешь его папой?

Девушка спрятала грудь за диванной подушкой.

— Зависит. Когда трезвый, называю. Когда начинает пить, я опять боюсь, что он во что-нибудь влипнет, и меня отдадут обратно.

— Ты чего? У тебя прекрасная семья.

Она безучастно кивнула.

— В детстве я любила играть в кошку, я уже рассказывала?

— Нет. Как это?

Девушка гоготнула весёлым басом, легла на диван и прижала кулаки к ключицам, будто кошачьи лапки, стала вертеться: «Мяу, мяу! Вот так. Глупо, да?»

Денис смущённо поджал губы:

— Не знаю. А почему тебе нравилось притворяться кошкой?

Рената вернулась в сидячую позу и обхватила колени руками: «Просто кошек любят все. Их чаще забирают в семьи, чем ненормальных детей. Я реально думала, что взрослые не заметят разницы и заберут котёнка, а потом я — оп! — дома уже девочка. У меня до Тёмы была другая семья. Они так умилялись, когда я мяукала. Потом мне надоело притворяться, и меня вернули в детдом. Я себя долго убеждала, что им просто нравились собаки больше кошек. Ну вот, теперь ты думаешь, что я больная».

— Я так не думаю. Наоборот, рад, что ты поделилась. — Денис приблизился к ней и положил руку на её мягкий локоть. Девочка благодарно заскулила, машинально мяукнула и положила голову ему на грудь. Хассан погладил её горячее бедро.

— А ты чего боишься? — промычала Рената.

— Даже не знаю, надо подумать, — растерялся юноша.

— Не ври. Весь вечер глазами туда-сюда. Некомфортный взгляд.

Хассан сделал глоток, вернул кружку на кофейный столик и понизил голос:

— Я боюсь, что мама уйдёт от отца.

— Да ну, с чего бы! — воскликнула Рената. — Ваш папа богатый и заботливый.

— Не знаю, просто боюсь. Без причины. — Денис глупо улыбнулся. — Ты же