Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

— Давай тянуть не будем. Не хочу поздно домой возвращаться.

— Ты же сказала, Дамир в отъезде. Куда торопиться?

Оля смущённо пожала плечами:

— Если честно, я волнуюсь. Ничего подобного раньше не делала. Все эти тайные обсуждения, ночные встречи, секретность, называние сумм…

— Чего ты беспокоишься? Это всего лишь трава.

Тёма засмеялся и устроил себе двойную порцию водки. Оля отвела взгляд, покрутила обручальное кольцо, осмелилась спросить:

— А ты только траву достать можешь?

— А что ещё надо? — удивился Артемий.

— Думала опиум взять. У мамы дома раньше был, я таскала потихоньку. Соскучилась.

— С этим сложнее, — он почесал подбородок. — Я спрошу. А пока вот. — Он вольно бросил на поднос пакет с курительной смесью. — Хватит?

— Даже много. Я на пробу беру. Сколько?

— Ты же знаешь, у меня свои тарифы и свои правила, — загадочно произнёс Артемий.

Ольга убрала пакет в сумку и цинично скрестила руки на груди:

— Хочешь сказать, я не в силах оплатить твои услуги? Быть не может! Хотя вполне в твоём духе будет попросить пробежаться голой по окрестностям или сжечь заживо случайного прохожего на улице. Я выполнять ничего из этого не буду, сразу говорю.

— Да нет, всё гораздо проще. Но готов поспорить, что расплатиться ты, тем не менее, будешь не в состоянии.

— На что спорим?

Артемий потёр подбородок.

— Давай на поцелуй. В губы. Чисто символический спор! А если я проиграю — то есть если ты дашь мне столько, сколько я попрошу, — то ты имеешь полное право дать мне пощёчину как безнравственному вымогателю, просящему о невозможном столь чистую и непорочную супругу египетского вельможи.

— С огромным удовольствием, — замурлыкала Суббота. — А теперь говори, что за тариф.

Собеседник продолжал молчать и странно улыбаться. Оля нетерпеливо переминалась с ноги на ногу в ожидании ответа. В её голове стали появляться самые чудовищные предположения, и новое было хуже предыдущего: от бешеных сумм, которые со зверской издёвкой будет называть, хохоча, этот рыжий Сатана, до наглейшей в своей сущности идеи совершить грех с замужней женщиной и тем самым опозорить честь Дамира. Этого она никогда не допустит.

Никогда?

Неужели?..

Дурные образы и порывы заставляли её мысленно хвататься за волосы и проклинать этот жуткий глупый спор. Молчание томило её пуще тысячи злых бурь, истязающих тела прелюбодеев на втором круге ада. А она знала, что уже стала в помыслах своих нераскаявшейся прелюбодейкой. Все давно знали и видели.

— Так ты назовёшь условия? — не стерпела она, выкрикнув несчастные слова со слезами отчаяния.

— Десять рублей.

Сказанное вызвало в женщине возмущение и замешательство одновременно.

— Прошу прощения?

— Десять рублей, — вежливо повторил Тёма. — Но, если для тебя это много, тогда как твой старый друг и товарищ попрошу лишь семь. Да, думаю, семи рублей будет достаточно за такое непутёвое дельце.

— Семь тысяч рублей? Так это по-божески! — Оля облегчённо вздохнула и улыбнулась широкой нервной улыбкой. — Тебе лучше платить деньгами, это я точно знаю, а деньгами — это совсем немного, совсем!

— Нет, Оль, не семь тысяч рублей.

— Всё-таки десять? Хорошо, договорились, хоть сейчас отдам наличными. На карту перевести? Нет? Ты почему мотаешь головой? Это ответ на какой вопрос? Тёма, не морочь мне голову, ну сколько?! Десять тысяч… только за «спросить»? Про опиум? А за гашиш сколько? Ладно, наличных нет пока, но я переведу в течение недели, устроит такой расклад? Тёма, ну не молчи, ты пугаешь меня. Десять тысяч долларов? А не многовато ли? Знаешь, пожалуй, не стоит мне помогать. Спасибо. Бессоновы сделают и за пять. Правда, не утруждай себя.

Тёма смотрел на подругу, как на привидение. Его взгляд был таким здоровым и пронзительным, что его можно было легко принять за сумасшедшего. Ольгу этот взгляд привлекал неимоверно.

— Оля, я прошу у тебя десять русских рублей. Чирик. Ни рублём меньше, ни рублём больше. Неужели это так сложно для тебя?

Женщина нервно хихикнула.

— Хватит шутить со мной. Вот тысяча долларов, возьми их и сделай всё побыстрее, пожалуйста. Если тебе мало, остальное я отдам потом.

Оля протянула ему пачку новых, идеально ровных, шуршащих купюр, поблёскивающих в свете тусклых ламп, словно плещущиеся в водоёме караси. Кравченко никогда не видел таких красивых денег. Он выставил руку и прижал их к Олиной груди, дав понять, что не примет ни цента. Ольга послушно взяла деньги назад.

— Десять рублей, — настойчиво повторил он.

— Ты что, серьёзно? Моя зубная щётка стоит в пятьдесят раз дороже.

— Я понял, понял, — печально вздохнул Артемий, — для тебя это слишком большая цена. Ты не смогла оплатить мои услуги. Что ж, звони Бессоновым; уверен, они помогут гораздо быстрее и охотнее за пять тысяч чего-угодно-привлекательного. Удачи тебе. А мне с своей стороны остаётся выполнить условия спора.

Рыжий любодей наклонился к её пылающему от стыда лицу и, вместо того чтобы поцеловать подругу, прошептал ей на ухо то, что она боялась услышать больше всего:

— Я не думал, что деньги и общество Дамира так изменят тебя. Раньше ты бы ни за что не подумала, что твой друг детства — корыстный вымогатель. Ты бы не травила себя опиумом. Ты бы поехала ночевать домой. И уж тем более ты не спорила бы на поцелуй, даже в шутку. Что с тобой происходит?

Оля боязливо сглотнула и продемонстрировала победный оскал.

— Значит, я всё-таки проспорила?

Артемий с удивлением посмотрел ей в глаза. Ему никогда не приходило в голову, что человек, которому пытаются преподать урок, может не только не усвоить его, но даже не осознать, что в данный момент его чему-то учат. Всё это время Ольга явно думала о другом; она вела себя не как второстепенный персонаж трагикомедии, покорный и кающийся, поражённый острым умом главного героя и кивающий в нужных местах. Она была личностью со своими переживаниями и с собственным, неповторимым восприятием ситуации; кто знает, может, она вполне могла быть главным героем вместо Артемия. Ольга не отрывала взгляда от сухих бледных губ своего фаворита. Кажется, он слышал, как бьётся её сердце. «Если бы она была персонажем художественного произведения, — вдруг подумалось мужчине, — то ей точно досталась бы роль антагониста. Если бы у её жизни был жанр, как у фильма, это без сомнения был бы эротический триллер. Если она меня сейчас поцелует, я окончательно сойду с ума».

— Спор есть спор, — томно прошептала она. — Теперь расхлёбывай.

— Я не буду этого делать, — отрезал мужчина.

— Тогда это сделаю я.

— Не посмеешь. Ты будешь жалеть об этом всю жизнь.

— А если я буду жалеть всю жизнь совершенно