Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Евгения Штольц

в поселении кипела жизнь. Меж домов сновали жители, в своих многократно залатанных одеждах похожие скорее на нищих. На площади гурьбой сидели громкоголосые женщины, занятые разделкой туш: здоровенных лосей, оленей, зайцев, парочки кабанов и одной кобылы. А вокруг них, будто волчата, неистово скакала ребятня. Время от времени кто-нибудь из детей играючи выхватывал кусок мяса из отложенной кучи, чтобы тут же вцепиться в него белыми зубками. На это матери цыкали, ворчали, махали палками, но поделать со своим непоседливым, диким потомством ничего не могли: с утра всем хотелось есть. Да и сами они между делом, видя, что какое-то мясо зазеленело, грязными пальцами заталкивали его себе в рот, чтобы семье достался кус посвежее.

Бруно вышагивал подле женщин. Но сейчас он не походил на того хмурого Бруно, который предстал перед графским троном. Ласково глядя на свою юную жену, которая носила под сердцем его дитя, он улыбался. Нежно, но с некоторой отцовской строгостью он посматривал на своих детей. Мальчишки постарше дрались меж собой, валялись в грязи и, счастливые вне зависимости от исхода, вновь поднимались, чтобы продолжить схватку. Никто из них не обращался в оборотней: превращение занимало время и после него всегда хотелось есть. А с едой у поселения были проблемы.

Пусть вокруг не виднелись ни сады, ни огороды, однако странностей хватало даже без них.

Дверь одного покосившегося дома резко распахнулась. Женщина по имени Молди выволокла наружу мужчину. Тот глядел пустым взором мертвеца в серое, затянутое тучами небо. Молди, в черных косах которой поблескивали седые пряди, тащила его, ухватив за ноги, и всю дорогу ворчала оттого, что ей никто не помогает.

Увидев ее, женщины на площади жадно потянули носами воздух. Молди устроилась рядом и принялась раздевать гонца из Крелиоса, убитого днем ранее на тракте. Достав из кожаной перевязи нож, она отодвинула у мертвеца темную прядь волос, затем ловким движением отрезала ухо, засунула его в рот и принялась счастливо хрустеть. Другие женщины многозначительно подняли брови, отчего Молди лишь пожала плечами и хохотнула. Она бережно сняла с гонца добротный плащ, затем теплые шерстяные шоссы, которые тут же передала своему сыну, пока их не отобрали. Потом стянула плотный жилет, отороченный куцым лисьим мехом, и льняную рубаху. Сын в это время примерил сапоги — они оказались малы, и тогда он в обиженной злобе отшвырнул их подальше. В то же мгновение к сапогам волчатами сбежалась ребятня, принявшаяся перетягивать друг у друга добычу.

Подойдя, Бруно поворчал, потаскал за уши тех, кто безобразничал больше всех, и, забрав сапоги, отдал невысокому юноше, которому они пришлись впору. Затем вожак примостился на корточках около работающих женщин и принялся перед охотой завтракать вне очереди, закидывая в рот свежесрезанные куски мяса и слизывая стекающую кровь.

Это утреннее затишье, когда поселение только начинало оживать, было нарушено. Хорд, старший сын Молди и Бруно, вышел сонным из дома, ибо его привлек далекий неясный гул. Он слыл опытным охотником, способным брать любой след, слышать шелест чащи и различать шорохи каждого зверя. Теперь он настороженно слушал далекие холмы, откуда доносился странный топот, гулкий и приближающийся… Топот усилился, задрожала земля.

Встревоженный Хорд переглянулся со своим отцом.

— Нас атакуют! — закричал Бруно, резко вскочив на ноги.

Но было поздно. Слева, справа, прямо перед поселением из-за холмов показались стремительно приближающиеся всадники, ощерившиеся копьями. За их спинами развевались черные плащи. В одном из передних конников Бруно различил графа, который давеча спокойно отпустил его. Тогда вождь все и понял, ему стала ясна эта принятая им за слабость хитрость противника, за которую ему придется заплатить.

— Все в дом! В дом! — закричал он, и по его телу пробежала мелкая дрожь. — Обращайтесь! Все!

Такая же дрожь прошла и по другим охотникам. Тела их сгорбились, скрючились, со стонами они повалились на землю, впиваясь пальцами в сырую землю, одежда на них трещала, сквозь разорвавшиеся швы пробивалась темная шерсть; руки, ноги с хрустом изгибались, а лица вытягивались.

Матери с надрывными воплями собирали детей, напрочь позабыв о разделанном мясе. Они хватали первых попавшихся и со всех ног бежали к домам. Детвора на их руках недовольно вопила, ничего не понимая, и глядела на приближающихся галопом конников скорее с любопытством, нежели со страхом. Уже в домах женщины падали подле очагов на пол, вопили, визжали от страха, избавлялись от платьев и рубах, чтобы укрыться за звериной шкурой. Им вторили перепуганные юноши, в отличие от еще неразумной детворы понимавшие: незнакомцы пришли не с благими намерениями.

Самые отчаянные помчались сразу прочь. Однако их встретил лес копий — левые и правые фланги уже плотно сжали поселение в тиски. Райва забилась в агонии. Детей, женщин, стариков и не до конца обращенных охотников убивали безжалостно, быстро, понимая, что дорога каждая секунда. Многие не успели сменить человечью шкуру на звериную. То тут, то там слышались крики, стоны, вой, рыдания над убитыми.

Бруно, будучи черным волком с седеющей шерстью, прыгнул на ближайшего коня. Повалив его, он вцепился в кричащего всадника. Зубы его грызли кольчужный воротник, когти скребли по боку визжащей лошади. Испуганный всадник пытался отбиться. Впрочем, попытки оказались короткими, бесполезными — острые клыки кольчугу хоть и не прогрызли, но шею сломали. Бруно отскочил в сторону, бешеный, шатающийся, окропленный кровью, чтобы кинуться снова в бой. Он уже приготовился к прыжку, как его пронзила боль: в покрытое шерстью могучее тело, аккурат меж лопаток, вошло копье, брошенное сэром Жель Рэ. Завыв, оборотень дернулся. И в тот же миг в его бок вонзилось еще одно копье, а затем еще и еще… Несколько всадников окружили его, нанося точные, жестокие удары сверху, пока Бруно катался в луже собственной крови, хрипя и пытаясь вырваться из кольца. Но то тут, то там его ждала лишь смерть…

Мимо охотника Хорда, лежащего за бочками, пробежал его маленький сын, пытаясь укрыться под навесом. Хорд еще извивался, бился в судорогах, которые всегда сопровождают обращение, когда увидел, как его сына настиг рыжеволосый молодой всадник. Сверкнуло копье — и мальчик, не добежав, упал ничком, пронзенный.

Леонард усмехнулся. Весь его страх испарился, когда он понял, что отец был прав: поселение оказалось беззащитным перед стремительным натиском конницы.

Хорд взвыл, закричал уже нечеловечьим голосом. Поднявшись, он показался из-за бочек. Его не до конца обратившиеся снежно-белые зубы уже были что кинжалы, когти — что мечи. Глазища у него горели желтыми фонарями, а морда, еще где-то лысая, исходила слюной. Леонард обернулся, увидел угрозу. Испугавшись, он застыл в седле, совершенно позабыв обо