Джордж Оруэлл. Неприступная душа - Вячеслав Недошивин

Первого русского звали Юджин Лайонс. Не спешите с ухмылками! Настоящее имя этого американского писателя и журналиста было Евгений Натанович Привин, и родился он в Узлянах Минской губернии, а в США вместе с родителями оказался в 1907-м, когда ему только-только исполнилось двенадцать. А книга его, оказавшаяся в руках Оруэлла, не только интригующе называлась «Командировка в утопию», но была прямо о том, что очень интересовало Оруэлла в тот год, – о «красной России». Лайонс шесть лет провел в СССР, видел голод на Украине, зарождение первых пятилеток и укрепление дьявольской, всепроникающей силы «тайной полиции».

Удивительные, неправдоподобные сюжеты подкидывает порой история литературы! Ныне, зная жизнь Лайонса и Оруэлла, нельзя не удивиться случайным, казалось бы, параллелям их биографий. Помните, десять лет назад, в августе 1927 года, Оруэлл, вернувшись из Индии, угодил в Марселе в уличную демонстрацию рабочих? На транспарантах шествия алел лозунг: «Свободу Сакко и Ванцетти!». Но знали ли мы, что в том же 1927-м в Америке выйдет книга «Жизнь и смерть Сакко и Ванцетти» о казненных анархистах? Что через два года, в 1929-м, она будет издана в Москве, а в 1930-м – лично преподнесена Сталину? Так вот, автором и дарителем ее вождю станет как раз Юджин Лайонс, Евгений Привин, чья третья уже книга – «Командировка в утопию» – и попадет в руки Оруэлла. Совпадение? Да! Но ведь знаковое…

Впрочем, главным совпадением станет то, что Лайонс, как и Оруэлл, тоже окажется беглецом из лагеря победителей. Вряд ли Оруэлл знал про книгу Лайонса об анархистах, вряд ли знал, что после нее тот стал в США сначала редактором просоветского иллюстрированного издания Soviet Russia Pictorial, а потом – председателем американского общества «Друзья Советской России». Лайонс был влюблен в революционную Россию – и посему стал сначала сотрудником «Телеграфного агентства СССР», а с 1928 года – корреспондентом United Press International в Москве. Он много писал, много ездил по стране, его дочь Евгения училась в одной школе со Светланой – дочерью вождя, а Сталина Лайонс не только боготворил, но первым среди зарубежных журналистов взял у него интервью. О встрече написал: «Мой пульс зашкаливал. Но, как только я перешагнул через порог, неуверенность и волнения прошли. Сталин встретил меня у дверей и, улыбаясь, пожал руку. В его улыбке было некоторое смущение… Он был удивительно не похож на хмурого самодовольного диктатора, как его обычно изображают. Каждый его жест был упреком тысячам бюрократов…»

Лайонс пробудет в СССР до 1934 года, войдет в круги политиков, дипломатов, военных, будет частым гостем посла США в СССР Уильяма Буллита (тоже, кстати, блестящего журналиста), но главное – не только подружится с модным, но опальным драматургом Михаилом Булгаковым, но станет переводчиком на английский и «Дней Турбиных», и «Зойкиной квартиры». Помним мы это? Лайонс будет навещать Булгакова, попадет даже в дневник Елены Сергеевны, третьей жены писателя. «Вечером, – записывает она 3 января 1934 года, – американский журналист Лайонс…» Через пять дней – новая запись: «Ужин у Лайонса – почти роскошный. Жена его говорит на ломаном русском языке. Музыкальна, играла на гитаре и пела, между прочим, песенки из “Турбиных” – по-английски… Днем я обнаружила в архиве нашем, что договор на “Турбиных” с Фишером кончился, и М.А. (Булгаков. – В.Н.), при бешеном ликовании Жуховицкого (как установят позже, секретного сотрудника НКВД в окружении писателя. – В.Н.), подписал соглашение на Турбиных с Лайонсом…» Через полгода – еще одна запись: «Потом у нас ужинали Лайонс с женой и Жуховицкий. Этот пытался уговорить М.А. подписать договор на “Мольера”, но М.А. отказался». Лайонс попал даже в переписку самого Булгакова. Тот 16 августа 1935 года отошлет ему в США короткую, в одну строку, телеграмму, написанную латиницей: «Perevedite desiat dollarov Nicolas Bulgacov 75 rue Olivier de Serres Paris». Речь шла о деньгах за переводы Лайонса, которые Булгаков просил переслать своему брату… Так вот, и переводы пьес Булгакова, и долгие разговоры с ним (а Булгаков, по мнению другого американца, советника посла США Чарльза Болена, всегда «без колебания высказывался по поводу советской системы») повлияли, не могли не повлиять на разочарование Лайонса и в «новой России», и в Сталине[42]. А книга его «Командировка в утопию», вместившая эту новую правду, повлияла уже на Оруэлла…

Что же такого написал Лайонс в своей «Командировке…», и почему Оруэлл немедленно откликнулся на книгу? Если попросту – голую правду. О «волнах террора» в СССР, о том, что «пролетариат низведен чуть ли не к крепостному праву», что «НКВД – везде и во всем, так что любой человек живет в постоянном страхе ареста, а свобода слова и печати уничтожена». Писал о судебных процессах (он лично присутствовал на процессе по «Шахтинскому делу»), о предательстве родителей их детьми и о поклонении Сталину, как какому-нибудь римскому императору. «Описание Лайонсом тоталитарного государства впервые вроде бы дало Оруэллу идею, – пишет Г.Боукер, – о выдуманном государстве», об «утопии», где могли бы сойтись его мнения о кошмаре Испании, о гитлеровской Германии, об СССР и даже о нынешней Англии…

Почему об Англии? Да потому (прошу прощения за невольное отступление в рассказе!), что где-то через год в дверь коттеджа Оруэлла в Уоллингтоне постучат два полицейских. Вежливо, но строго они сообщат, что явились проверить сведения о получении Эриком Блэром из-за границы запрещенных в Великобритании «грязных книг». Это ведь было! Оказывается, власти перехватили письмо Оруэлла в парижское издательство Obelisque с просьбой прислать ему новый роман Генри Миллера «Тропик Козерога». Во избежание обыска полицейские «предложат» Оруэллу, ну, как у нас в иные времена, как в фашистской Германии, выдать им все книги этого издательства, что законопослушный писатель и сделает. Вслед за этим он получит прокурорское предостережение, что «подвергнется уголовному преследованию», если подобные действия будут продолжаться. Точь-в-точь как вызывали у нас в 1950-х к генеральному прокурору и «предупреждали» Бориса Пастернака, как потом прокуратура угрожала Солженицыну… То есть в тридцатые еще годы, еще до войны, Оруэлл начал догадываться, что за «мир» зарождается и в его стране! Именно тогда, как пишут биографы, «зловещая тень тоталитаризма перестала быть для него абстракцией, относящейся к враждебной Германии и СССР». Кстати, как пишет Кристофер Хитченс в только что вышедшей у нас книге «Почему так важен Оруэлл» (2017), в Англии «до сих пор остаются закрытыми некоторые разделы заведенного на него досье…». Но это к слову. Возвращаясь же к книге Лайонса, нельзя не сказать: она была интересна Оруэллу уже самой темой – темой власти, темой «вождей».

«Правда о сталинском режиме, – напишет Оруэлл в рецензии на книгу Лайонса, – если мы только сможем ее узнать, чрезвычайно важна. Это социализм, или же это особая разновидность государственного капитализма? Все политические споры последних двух лет вращаются вокруг этого вопроса, но напрямую вопрос не задается. Попасть в Россию сложно, а в самой России сложно провести адекватное исследование; поэтому все ответы на этот вопрос нужно искать в книгах, которые либо настолько тошнотворно “за”, либо так ядовито “против”, что запах предубеждения слышен за милю». Книга Лайонса, подчеркнет, «очевидно принадлежит к категории “против”, но производит впечатление на редкость достоверной… Как и многие другие, попавшие туда на крыльях надежды, Лайонс постепенно потерял иллюзии, но в отличие от некоторых решил рассказать об этом…»