Двойной захват - Олег Владимирович Кондратьев

class="p1">Решив, что под бдительным присмотром Сердюка и с помощью Воронцова здесь все будет в порядке, Редин продвинулся вдоль палубы еще метров на десять к носу, так что ему стали видны не только очертания лодочной рубки, но и головы находящихся там людей. Их было две. На крик Сергея повернулись обе, тогда как до этого они всматривались пристально во что-то, находящееся вдалеке от корпуса. Сергей увидел взмах руки одной из фигур и понял, что это Корсунов его услышал.

– Где остальные? – прокричал Сергей. Рубка лодки возвышалась над палубой метра на три, и обзор оттуда был значительно лучше. Кроме того, можно было пошарить по поверхности воды лучом прожектора. В ответ донеслись еле слышные слова Николая:

– Метрах в тридцати шлюпка и плот. Медленно приближаются. Больше ничего не видно.

– Дайте звуковой сигнал!

Подтверждением того, что Редина услышали и правильно поняли, были три длинных гудка сирены. Затем, с интервалом секунд десять, они повторились. Такие звуки обязательно должны были услышать. Сергей дал отмашку рукой и вернулся туда, где спасенные перебирались с забортного трапа в кормовой люк.

Еще раньше Редина поразила не свойственная моменту тишина: не было непременных криков и ругани, даже весьма далекие от идеальных внешние условия не спровоцировали ни одной вспышки злобы, не вырвалось даже простого и вполне уместного сейчас мата. Теперь Сергей понял, что усталость этих людей была запредельной. Вряд ли какие-то еще потрясения могли вывести их из состояния своеобразного ступора. Сам организм подавал команды только на минимально необходимые в таком состоянии действия: поднять руку, причем ровно настолько, чтобы ухватиться за трап, переставить ногу, но только один раз, Сергей с тревогой подумал, что если бы нога сорвалась, другого действия не последовало бы. Природа, или что там еще, давала этим людям последний, минимально возможный шанс.

Редин отдавал себе отчет, что приставать сейчас к кому-либо из них с расспросами было чуть не святотатством. Но получить хотя бы краткие ответы на несколько вопросов было необходимо прямо теперь. Взгляд Сергея выхватил из темноты знакомую фигуру Велиева. Он шагнул вперед и тронул мичмана за плечо:

– Зейнал, прошу тебя, в двух словах расскажи мне, как все у вас…

– Э-ээ, дарагой. – На лице Велиева не было обычной улыбки; несмотря на смуглую кожу, оно выглядело зеленовато-бледным, черные глаза глубоко запали, нижние веки нависали мешками. Видно было, что слова даются ему с трудом. – Разве об этом говорить в двух словах?! Об этом романы писать надо или молчать глубоко…

– Плот где еще один? Неужели так далеко отнесло?

– Нэт еще одного плота, савсэм нэт. Я там был. Он затонул сразу вслед за нашим пароходом. Нэ это удывительно. Странно, что второй за ним следом не пошел. Кто в эти плоты когда глядел? Они ведь у нас списаны подчистую еще десять лет назад, да? А новые кто получал? Это же хранить нада, следить, осматривать даже регулярно. Зачем геморрой? Даже резину крысы всу прогрызли! Ладно, чего там. Может, хорошо, что сразу утонул. Панымаишь, люди там еще сильные были. Двадцат человек, и никто сразу не утонул. Да свои еще рядом оказались, помогли, в шлюпки взяли, – теперь Велиев говорил уже со своей обычной восточной горячностью. – Какие люди! Кто себя пожалел?! Слабых, раненых силой из воды выталкивали: не хотели места чужие в шлюпках занимать. Мой дозиметрист молодой, Нефедев, полгода всего прослужил, малчик, здоровым казался, крепким. Когда его очередь подошла в шлюпку садиться, всех вперед пропускал, говорил, что савсэм нэ холодно. А потом мертвый оказался, рукамы за борт держится – и мертвый. Замерз! А Женечка, знаешь, что говорил? «Меня старшим назначили здэсь, паэтому буду за вами отсюда, из воды наблудать, чтобы ни одын мимо меня не ушел!» Чуть-чуть вас не дождался, сам ушел. Полтора часа всэх держал! А потом не сказал ни слова. Исчез. Никто сразу не заметил… – Голос Велиева прервался. Он отвернулся от Сергея, спрятав лицо. Хотя какие слезы можно было заметить в этих потоках дождя и соленой морской воды?! А может, и не было слез на щеках, может, они никогда и не покажутся наружу, навечно оставшись в уголке души, нещадно вытравленном соленой Баренцевой водой?!

Сергей воспользовался паузой:

– Оглы, не говори больше ничего. Спускайся вниз, я тебе помогу. – С этими словами Редин подставил мичману здоровое плечо и помог добрести до люка. Там его уже «принял на себя» Воронцов.

Стоя на коленях, Сергей наклонился над люком и проговорил вслед спускавшемуся Велиеву:

– Никто не уйдет незаметно. Я обещаю! Никто!!!

Вот, значит, какие дела. Появилась ясность, что не требуется искать никаких других плавсредств. Сергей глянул на море: к борту подводной лодки приближалась спарка, состоящая из шестивесельной шлюпки, едва ли не черпающей бортами воду из-за перегруженности, и притопленного больше, чем наполовину спасательного плота, на котором можно было различить от силы человек пять-шесть. Как и в случае с первой шлюпкой, были видны лишь головы людей, находящихся в воде, и их руки, судорожной хваткой вцепившиеся в борта. До лодки оставалось метров восемнадцать.

Редин обернулся к рубке:

– Немо-о-о! – Увидев, что Корсунов повернулся на окрик, Сергей продолжал: – После того как все вниз спустятся и мы люк задраим, пусть капитан отдаст приказ тихим ходом «потоптаться» тут вокруг: вдруг, кто еще из наших на воде держится. Ты понаблюдай, Коля. Я сам к тому времени уже в отсеке буду. Свяжись со мной. И чтобы кэп обязательно рядом был. Хочу ему одно заманчивое предложение сделать. Как понял?

– Михалыч, все понял! Исполняю!

Сергей в изнеможении опустился на палубу. Так он и сидел минут пять, опершись рукой и лбом на колено полусогнутой ноги. Пользы сейчас от него все равно никакой для спасаемых не было: эмоциональный стресс на уровне психического срыва, колоссальные физические перегрузки последних часов, огнестрельное ранение, немалая доза полученной радиации – это было слишком даже для такого тренированного организма. С богатой «шильной» закалкой.

Однако больше всего Сергей боялся сейчас не физической немощи, а того, что откажет самый главный инструмент организма – его мозг. Боялся не только полной отключки, но и неверного восприятия событий, их неадекватной оценки и принятия неверных решений. Права на ошибку не было. И ничто еще не окончено!

Начисто лишенный комплекса Наполеона, Редин, тем не менее, ясно отдавал себе отчет в том, что именно его личность служит сейчас главным жупелом для американцев и, возможно, чем-то вроде флагмана для своих.

Какой оборот примут события, если он, к примеру, надолго потеряет сознание или впадет в горячечный