Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше - Валерий Есенков

До Пьера Огюстена доходят настойчивые слухи о том, что самые непримиримые из вершителей неправосудия, рассыпавшись вечером по салонам, уверяют гуртом толпящихся слушателей в своей твердости, в непреклонной решимости стоять до конца. Если в завтрашнем заседании сии головорезы закона наберут хотя бы одним голосом больше умеренных или струсивших судей, ему предстоит ужасная участь. По их приговору он опустится на колени, держа в руках большую желтую восковую свечу, и принесет надлежащее покаяние перед священником. Затем невозмутимый палач примкнет его железным ошейником к столбу позора, повесит на грудь и спину таблички с поносными надписями, гласящими, что он взяточник и клеветник. Затем набросит веревку на шею, сорвет одежды и высечет розгами, после чего заклеймит каленым железом. Затем уже заклейменного, опозоренного его сошлют на галеры до того вожделенного часа, когда воспоследует смерть.

Самым непримиримым из судей, как видно, доставляет громадное удовольствие расписывать все эти ужасы. Они явным образом уже предвкушают свое торжество, и даже тень сомнения не проникает в их черные души, что большая часть голосов будет подана именно за эти мерзкие пытки и муки галер, уж очень они ненавидят того, кто осмелился обличить их продажность и заклеймить их неприкосновенные лбы публичным клеймом.

Разумеется, завсегдатаи, постоянно меняясь, переходя из слона в салон, приносят эти леденящие душу подробности в дом на улице принца Конде. Немногие из друзей, кто осмеливается посетить его в этот драматический вечер, пытаются, каждый как может, укрепить его мятущийся дух. Принц Монако, как ни в чем не бывало, приглашает его отужинать завтрашним вечером в его особняке и порадовать благодарных слушателей несравненным «Цирюльником». Принц Конти предлагает бежать, и когда он, обреченный на позор и на казнь, отказывается совершить эту глупость, напоминает с любезной улыбкой:

– Я буду бессилен, когда за вас возьмется палач.

Он отвечает, точно клятву дает:

– Будьте уверены, гнусная рука палача не замарает того, кого вы почтили своим уважением.

Гости расходятся, не в илах что-нибудь предпринять. Пьер Огюстен остается один. Свечи пылают во всех канделябрах. Он приводит в порядок дела, перед тем, как уйти, может быть, навсегда.

Наступает двадцать шестое февраля 1774 года. В пять часов утра Пьер Огюстен выходит из дома, поскольку заседание назначено спозаранку, на шесть, скорее всего в жалком расчете на то, что парижане крепко спят на рассвете, а в эти неприютные зимние дни рассвет наступит нескоро.

В самом деле, Париж ещё спит. Пьер Огюстен шагает безлюдными улицами, один сквозь склизлый туман. Его обступает ненарушимая тишина. Переходя через мост, он слышит, как сонно плещется Сена. Он размышляет о своей необыкновенной судьбе. Друзья и сограждане в этот час отдыхают, а он идет навстречу позору, может быть, смерти. Все спят, а он, может быть, уже никогда не ляжет в свою собственную постель.

Как избавить себя от позора? Удавить палача? Умереть самому?

С этими тревожными мыслями приближается он к Дворцу правосудия. На площади перед Дворцом, к его изумлению, зевает и мнется большая толпа, ещё разморенная остатками короткого сна, ещё не осознавшая ясно, из какой надобности она здесь собралась.

Никем не замеченный, проходит он в зал заседаний и опускается на скамью подсудимых. Его снова допрашивают, формально и быстро. Суд удаляется на совещание. Где-то там, под охраной полусонных гвардейцев, непримиримые твердо стоят на своем: «Всё, кроме смертной казни», то есть шельмование, розги, клеймо и галеры. Умеренные, напуганные грозно молчавшей толпой, предлагают ограничить свой гнев шельмованием. Ни одна из сторон не может взять верх. Колеблются чаши весов. Толпа начинает шуметь. В два часа дня Пьер Огюстен пересылает записку:

«Бомарше, бесконечно признательный за честь, которую благоволит оказать ему мсье принц Монако, отвечает из Дворца правосудия, где он сидит на привязи с шести утра, где был уже допрошен в судебном заседании и теперь ждет приговора, который заставляет себя долго ждать. Тем не менее, как бы ни обернулось, Бомарше, окруженный в данный момент близкими, не может льстить себя надеждой ускользнуть от них, придется ли ему принимать соболезнования или поздравления. По этой причине он умоляет мсье принца Монако оказать ему милость и отложить свое любезное приглашение до другого дня. Он имеет честь заверить его в своей весьма почтительной благодарности…»

Советники тем временем продолжают дискуссию. Всё громче и громче до их чуткого слуха доносится ропот недовольной толпы. Может быть, они ждут, когда толпа разойдется, чтобы в тишине и покое огласить жестокий свой приговор? Этак не пришлось бы ждать до звезды.

Тут Пьер Огюстен поднимается со скамьи подсудимых и выходит из зала суда неприметно для всех. Потрясающее зрелище предстает перед ним. Вся площадь сплошь покрыта народом. Мелкие торговцы шныряют в толпе. С лотков бойко раскупают кофе, шоколад, каштаны, печенье, перекусывают и, подкрепив свои силы, понемногу начинают кричать. Едва ли эти люди скоро отсюда уйдут, хотя, конечно, и сами толком не знают, для чего они здесь и что станут делать, когда судьи все-таки вынесут свой приговор.

Невероятно, но факт: Пьер Огюстен отправляется в дом сестры Мадлен Франсуаз, как ни в чем не бывало устраивается на одном из диванов и засыпает, точно всё уже решено, ему ничто не грозит и он не готовится к смерти, которая избавит его от омерзительных рук палача.

Лишь в девять часов вечера утомленные судьи выносят свой приговор. Непримиримые набирают двадцать два голоса. Умеренное большинство на этот раз против них. Приговор оглашают, и до того у всех взвинчены нервы, что судьи не замечают, что в зале суда подсудимого нет:

«Верховный суд на совместном заседании всех палат, в соответствии с принадлежащим ему правом вынесения окончательного решения, также подлежащим ранее судебному разбирательству, приговаривает Габриэль Гезман Жамар, супругу Луи Валантена Гезмана, к явке в судебную палату, дабы, опустившись на колени, она была предана публичному шельмованию…»

Толпа, к этому критическому моменту заполнившая зал заседания, встречает этот справедливый приговор полным своим одобрением.

Председатель суда продолжает: шельмованию предается также Пьер Огюстен Карон де Бомарше, его мемуары, опубликованные в 1773 и 1774 годах, должны быть разорваны и сожжены палачом на площади перед Дворцом правосудия. Впредь под угрозой телесного наказания ему запрещается выпускать мемуары этого рода. Луи Валантен Гезман де Тюрн исключается из парламента Публичному шельмованию подвергается также несчастный книгопродавец Леже и не в меру услужливый Бертран д’Эроль.

Однако эта часть приговора тонет в неистовых воплях толпы. Судьи страшно испуганы и потихоньку выбираются из залы суда через боковой выход, явным образом опасаясь за свою бесценную для правосудия жизнь. Толпа бросается искать Бомарше. Впереди всех летит как на крыльях вернейший и преданнейший Гюден де ла Бренельри. Пьера Огюстена расталкивают, поднимают с дивана. Слава Богу, галеры ему не грозят! Потрясенный, он не произносит ни слова. Толпа наконец находит его и скандирует под окнами его прекрасное имя. Десятки знакомых врываются к нему с поздравлениями. За ними следуют сотни совершенно незнакомых людей, которые жаждут засвидетельствовать ему свое почтение, свое одобрение. Принц Конти обнимает его и возглашает так, чтобы слышали все: