Сказки французских писателей - Сидони-Габриель Колетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Лис уходил, некоторые звери уже собирали цветы для украшения.
Лис, думая, что он один, сел на полянке и вынул из большого кармана бутылку коньяку.
— Нет ничего полезней при насморке, — сказал он и, закрыв глаза от удовольствия, стал пить большими глотками. — А теперь — в путь!
И побежал. Кролик — за ним. Они бежали долго. Остановились в незнакомом месте около какого-то домика. В саду Лиса чистила песком кастрюли и сковородки.
— Здорово, старушка, — сказал отшельник, хохоча во всю глотку.
— Здорово, муженек, — ответила ему весело Лиса. — Горшки уже все готовы.
— Завтра мы их набьем мясом всех этих глупых животных.
Через дырку в заборе Кролик Жанно все видел и слышал.
Потом Лис, который хотел вылечить насморк, и Лиса, которая, видимо, боялась заразиться, принесли еще полную бутылку коньяку. Опустошив ее, они оба захрапели.
— Это и к лучшему, — подумал Кролик Жанно. — Теперь можно в обратный путь.
И он, хотя и очень устал, побежал так быстро, как только мог.
Увидев украшенный цветами алтарь и вереницы птиц, которые несли букеты в клювах, он горько рассмеялся. Даже у ворчливого барсука за ухо был воткнут букетик водяных лилий.
— Эй, слушайте меня, — закричал Кролик Жанно, сразу становясь серьезным, — а то завтра вашим мясом наполнят горшки.
И всем рассказал, как он выследил Лиса и что увидел у него дома.
— Если вы мне не верите, пусть птицы слетают и сами посмотрят!
— Мы верим тебе! — закричали звери. Они все очень испугались.
Кролик рассказал про кастрюли и сковородки, которые видел в доме у Лиса. На этот раз ему все поверили, а стриж слетал еще сам посмотреть и подтвердил его рассказ.
Так что назавтра, когда явился Лис, он увидел лишь букетики цветов, но ни одного зверя не было на месте. Говорят, что он свалился в яму, которую ему вырыли Кролик Жанно, барсук и крот и — лопнул от злости.
А у всех кроликов с тех пор — прямые и негибкие задние лапы. Говорят, совсем как у Жанно, которому пришлось так быстро бежать той весной, накануне Великого Праздника.
МИШЕЛЬ БУТРОН
ИСТОРИЯ МЫШКИ ВОСТРУШКИ
Уж поверьте мне на слово, мышка Вострушка устроилась лучше всех в кантоне, а то и во всем департаменте, разумеется, среди мышиной братии. Уже минуло четыре весны, как она поднялась в горы и обосновалась в шале, одиноко стоящем на самой вершине, куда прекрасными летними вечерами совершали восхождение туристы, а те, кто побеспокоился взять ключи, хранящиеся у учителя в Шапероне — последнем городке, расположенном в долине, — оставались там на ночлег.
Обзорное Шале — так его называли, — в котором жила Вострушка, было сложено из серых каменных глыб, способных противостоять самым лютым морозам. Она устроила себе уютную норку под самой крышей прямо в сене, сушившемся здесь испокон веков и приятно пахнувшем медом, отчего так и клонило ко сну.
Как только зима укутывала шале снежной периной, сразу же после дня поминовения, Вострушка забиралась в свое гнездышко, накрывалась одеялами, сделанными из сухих травок и кусочков шерсти, надерганных из матрасов, и засыпала почти до самой весны. Если ее сон нарушали какие-то шорохи, скрип сухой балки или падавший с крыши сугроб, Вострушка приоткрывала быстрые черные глазки, несколько раз зевала и лениво тянулась за кусочком сыра или бисквита, лежащими неподалеку. Неторопливо перекусив, как и подобает хорошо воспитанной особе, она грациозно вытирала мордочку лапкой и засыпала с такой же спокойной совестью, как и у покойного кота господина кюре из Шаперона.
Весной она окончательно пробуждалась от сильного шума на крыше.
Она напрягала слух: трах, бум. Тишина. Снова — трах, потом — бум. Это означало, что снежная перина упала с крыши на землю, потому что солнышко как следует принялось за дело.
Тогда Вострушка вставала и выходила на крыльцо посмотреть, скоро ли придет весна. Затем она пролезала в щель под дверью, это ей удавалось легче, чем осенью, ведь за зиму она становилась намного стройнее, и принималась хлопотать по хозяйству.
Пока на лугах таял снег, Вострушка наводила порядок в своем доме. Осматривала плиту, железный лист, где туристы обычно забывали кое-что из припасов, находила там то корку сыра, которую с наслаждением поедала, то сморщенный, высохший финик. Она проверяла ящики, где могли заваляться восхитительные на вкус свечные огарки, семенила в спальню, там во время осеннего осмотра она иной раз пропускала мыльную палочку для бритья. Одним словом, Вострушка с охотой и рвением выполняла обязанности хранительницы шале. Генеральные уборки отнимали у нее не один день, пока она шныряла по дому, испуганно замирая от каждого непонятного скрипа, — это дом, проснувшись от зимней спячки, потягивался на солнышке.
И если Вострушка устроилась лучше всех в кантоне и даже во всем департаменте, поскольку могла лакомиться самыми вкусными на свете вещами — маслом от сардин, остатками курицы, корками сыра, крошками бисквита, не говоря уже о кусочках сахара и шоколада и таком вкусном лакомстве, как мыльный крем, забытый рассеянными туристами, — то только потому, что она это вполне заслуживала.
И впрямь она была собранной и экономной, работящей и умеренной в своих притязаниях. В ней не было ни развязности, свойственной ей подобным — тем, что могут шнырять чуть ли не под самым вашим носом, ни бесцеремонности, с которой они шарят ночью по карманам вашего пиджака в поисках засохшей черносливины. Вострушка умела довольствоваться тем, что раскидывали безалаберные постояльцы на одну ночь. К тому же она была не из тех мышей, кто тут и там дырявит пол и просто так, от нечего делать, прорывает целые галереи, когда вполне достаточно одного-единственного отверстия, чтобы добраться к себе под крышу, и она была настолько деликатна, что проделывала это отверстие где-нибудь в укромном уголке.
Тем не менее, ее присутствие не могло остаться незамеченным господами из Шаперона, которым вменялось в обязанности следить за порядком в Обзорном Шале. Как-то раз господин мэр, поднявшийся осмотреть шале, обнаружил на полу некие черные катышки, которые… увы, не оставляли сомнений относительно их происхождения.
— Черт побери, мыши на такой высоте? Невероятно! Чем они здесь питаются?
Господин мэр с большими добрыми, как у всех близоруких, глазами не мог себе представить, что на самом