Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

Она подошла к койке и, уперев подошву в раму, стала отдирать подковку.

Бадди лежал на спине. Ему было страшно. После укола его отвезли в город. Куда — он не знал. Он ничего не видел, и ему было страшно.

Кто-то тронул его лицо. Он мотнул головой, уворачиваясь от ложки…

— Ш-ш-ш! Не бойся, все в порядке…

В один глаз ударил луч света. С другим, видно, случилось что-то серьезное. Бадди заморгал.

— С тобой все в порядке, — повторила она; голос был не мужской, хотя лица Бадди по-прежнему не различал. — Ты не в тюрьме. Ты не… в учреждении. Ты в Нью-Йорке, в больнице. Что-то случилось с твоим глазом. Вот и все.

— Глазом?..

— Не бойся. Пожалуйста. Потому что я этого не вынесу.

Голос был детский. Бадди снова заморгал, потянулся к лицу, чтобы протереть глаз.

— Осторожней, — сказала она, — а то…

Глаз чесался, хотелось его потереть, так что Бадди отмахнулся от голоса.

— Эй-эй!

Что-то ужалило его, и он другой рукой схватился за большой палец.

— Извини, — сказала она, — я не хотела тебя кусать. Но ты мог сорвать повязку. С правого глаза я ее сдвинула. С ним все в порядке. Погоди-ка минутку.

Что-то мокрое и холодное коснулось его глаза.

Туман расчистился.

На кровати, упершись коленями, стояла хорошенькая маленькая негритянка, в руке у нее была мокрая тряпка. Над зеркалом умывальника горел ночник.

— Ты должен перестать бояться, — зашептала она снова, — понимаешь, должен.

Бо́льшую часть жизни Бадди выполнял то, что ему говорили, если, конечно, назло не поступал наоборот.

Девочка села на корточки:

— Вот так, молодец, так будет лучше.

Бадди приподнялся. Руки и ноги не привязаны. Простыня холодит колени. Он посмотрел на себя: голубая пижама, пуговицы застегнуты неправильно. Он потянулся, чтобы перезастегнуться, но промахнулся.

— У тебя только один глаз видит, поэтому нет параллакса для восприятия глубины..

— Что?

Он снова посмотрел на нее.

На ней были шорты и красно-белая рубашка поло.

Он нахмурился:

— Кто ты?

— Дианна Ли Моррис, — сказала она. — А ты… — Она тоже нахмурилась. Слезла с кровати, встала, пошла к умывальнику, взяла зеркало и снова залезла на кровать. — Смотри. Так кто ты?

Он рукой с грязными от машинного масла ногтями коснулся повязки, закрывающей левый глаз. Поверх бинта торчали короткие пряди светлых волос. Указательный палец нащупал знакомый шрам над правой бровью.

— Кто ты?

— Бадди Магоуэн.

— Где живешь?

— Сент-Гэб… Стодивянацатая межу Второй и Третьей.

— Где ты живешь?

— Сто девятнадцатая улица между Второй и Третьей авеню. — Бадди произнес каждое слово четко, как весь последний год учила его учительница в вечерней школе.

— Хорошо. Где работаешь?

— Космопорт Кеннеди. Помощник механика.

— И тебе нечего бояться.

Он тряхнул головой:

— Ага. — И ухмыльнулся. Обломанный зуб отразился в зеркале. — Ага. Это был просто… плохой сон.

Она отнесла зеркало на место. Обернулась, закрыла глаза и вздохнула.

— Что такое?

Она снова открыла глаза:

— Все. Я больше не слышу, что у тебя в голове. А весь день слышала.

— Что? О чем ты?

— Может, ты читал про меня в журнале. В «Нью-таймс» года два назад про меня была большая статья. Я тоже лежу здесь в больнице. Только в другом крыле, в психиатрическом отделении. Не читал?

— Я тогда не очень-то читал журналы. Да и сейчас… Что там писали?

— Что я слышу и вижу чужие мысли. Таких, как я, у них еще двое. Они нас изучают. У меня получается лучше всех. Но это бывает не всегда; приходит, когда не ждешь. Другой парень, его зовут Эдди, слабоумный. Я его видела, когда нам давали тесты. Он старше тебя и намного глупей. А еще у них есть миссис Лоуэри. Она не слышит. Она просто видит. А иногда может заставить другого слышать, что она думает. Она работает тут у них в больнице училкой. Ей можно ходить везде, где захочется. А меня держат взаперти…

Бадди сощурил глаз:

— И ты можешь прочитать, что у меня в голове?

— Сейчас нет. Но могла. Как это было… — Губы ее задрожали, карие глаза вспыхнули. — Когда тот человек хотел… этой штукой… — И наполнились слезами. Она ухватилась за дрожащий подбородок. — Когда он… ломал тебе…

Бадди увидел, что она плачет, и удивился.

— Ну-ну, солнышко, — сказал он и потянулся к ее плечу…

Она ткнулась лицом ему в грудь, вцепилась пальцами в пижаму.

— Это было так больно, так больно!

Ее трясло от боли за его мучения.

— Мне надо, надо было сделать так, чтобы ты не мучился! Тебе это снилось, поэтому я удрала из палаты, прокралась сюда и разбудила тебя. А другие… девочка в горящем доме, шахтер в затопленной шахте… у них это был никакой не сон! Я ничем не могла им помочь! Не могла прекратить их боль, Бадди! Я хотела помочь. Но она была в Австралии, а он в Коста-Рике. — Она зарыдала у него на груди. — А еще один на Марсе! Ну как я могу попасть на Марс? Как?

— Ну успокойся, успокойся, — шептал он, ничего не понимая, и гладил ее жесткие волосы. Но постепенно до него стало доходить. — Ты пришла… чтобы меня разбудить?

Она кивнула, не отрывая лица от пижамы.

— Но как?

Животом он почувствовал, как она пожала плечами:

— Я… я не знаю… может, это из-за музыки.

Он подумал секунду и спросил:

— А раньше ты ничего не делала с тем, что слышишь?

— Я пыталась и раньше. Но получилось… впервые.

— Если раньше не получалось, почему ты на этот раз решила попробовать?

— Потому что… — теперь она говорила спокойней, — я думала, если справлюсь, может, мне станет не так больно.

Бадди чувствовал, как двигается ее челюсть, когда она говорит.

— Так и вышло.

Что-то задрожало в ее лице.

— Мне уже не так больно.

Он накрыл ее ладонь своей, и она ухватилась за его большой палец.

— Ты знала, что мне было ужасно… ужасно страшно?

Она кивнула:

— Конечно, ведь мне было так же страшно.

Бадди вспомнил свой сон. У него похолодело в спине, кожа пошла мурашками. Он вспомнил реальность, породившую сон, и обнял девочку еще крепче, прижавшись щекой к ее волосам.