Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

Я не трогаюсь с места. Я знаю, что в конце концов она даст денег, пускай немного, но даст. Что ж, возьму, сколько даст. Но нет, она, похоже, и не собирается. Ага, можно сделать, значит, и такой ход. Интересная тактика.

И тут я спрашиваю себя: «А за каким чертом тебе нужны эти проклятые деньги?» И тут порыв ветра стряхивает на нас с веток кипариса капли холодной влаги.

— Мне кажется, все это вообще достаточно грустно. — Она вытирает капли с лица. И голос какой-то надломленный. Я чересчур пристально разглядываю полоски влаги на ее щеках. — Грустно, потому что вы — спейсер, а чтобы вы им стали, вас непременно нужно было модифицировать. Если бы этого не случилось, то… Если бы не было спейсеров, мы бы не были… такими. Раньше вы кем были, мужчиной или женщиной?

Снова ливень холодных капель. Я смотрю себе под ноги; капли падают прямо за воротник.

— Мужчиной, — отвечаю. — Какая разница.

— А сколько вам лет? Двадцать три? Двадцать четыре?

— Двадцать три, — машинально отвечаю я.

На самом деле мне двадцать пять, но чем мы для них моложе, тем они больше платят. Черт подери, да не нужны мне ее деньги…

— Значит, я угадала, — кивает она. — Как правило, такие, как я, хорошо разбираются в спейсерах. Вы замечали? Впрочем, что нам еще остается? — Смотрит на меня огромными черными глазами. Быстро-быстро моргает, прежде чем отвести взгляд. — Вы были бы очень красивым мужчиной. А теперь вот вы — спейсер, вы строите водосберегающие установки на Марсе, программируете рудничные компьютеры на Ганимеде, обслуживаете ретрансляционные станции на Луне. Модификация… — Из всех людей только фрелки произносят это слово с таким смешанным чувством восхищения и сожаления. — Вы знаете, трудно избавиться от мысли, что все можно было бы сделать как-нибудь по-другому. Ну почему не могли придумать ничего лучше кастрации, превращения вас в существ даже не андрогинных, а…

Кладу руку ей на плечо, и она сразу умолкает, словно ее ударили. Оглядывается: нет, кругом никого, никто не смотрит. И, облегченно вздохнув, накрывает мою ладонь своей.

Я отдергиваю руку:

— Так что мы такое?

— Можно было придумать какой-нибудь другой способ! — Теперь обе ее руки в карманах.

— Можно было. Верно. Но вы же знаете, милая моя, что выше ионосферы для этих ваших драгоценных половых желез многовато радиации. И на Луне, и на Марсе, и на спутниках Юпитера.

— Можно было придумать специальные скафандры… Поглубже изучить механизмы биологической защиты…

— Время демографического взрыва. Ну уж нет, тогда искали любой предлог уменьшить число детей, особенно с генетическими уродствами.

— Ах да… да. — Она кивает. — Мы все еще никак не освободимся от неопуританской реакции на сексуальную свободу двадцатого века.

— Так что решение приняли верное. — Я с улыбкой чешу в паху. — Я, например, просто счастлив.

Ну никак не могу понять, почему, если этот жест делает спейсер, он считается особенно непристойным.

— Прекратите! — резко произносит она и делает шаг назад.

— А что такого?

— Прекратите! — повторяет она. — Не делайте так. Вы как ребенок.

— Нас отбирают из детей, чьи сексуальные отклики в период пубертата безнадежно отстают от возраста.

— А ваша детская агрессивность, заменяющая собой любовь? Возможно, это и делает вас особенно привлекательными. Да, я знаю, что вы ребенок.

— Вот как? А про фрелков вы мне что-нибудь расскажете?

Она задумывается.

— Думаю, мы те сексуально заторможенные, кого не отобрали в спейсеры. Наверное, вы правы, решение было верное. Вы и в самом деле не жалеете о том, чего лишены?

— У нас есть вы, — отвечаю я.

— Да. — Она смотрит вниз. Заглядываю ей в лицо, пытаюсь увидеть, какое выражение она прячет. Это улыбка. — Ваша жизнь возвышенна, исполнена славы, а вдобавок у вас есть мы. — Она снова поднимает голову. Лицо ее так и сияет. — Вы парите в небесах, миры вращаются под вами. Вы шагаете через континенты, а мы… — Она повела головой вправо, влево, черные волосы свиваются в кольца на плече плаща. — А мы влачим серую, однообразную жизнь, скованные земным тяготением… и боготворим вас! — И снова смотрит мне прямо в глаза. — Скажете, противоестественно? Влюбиться сразу в целую компанию летающих трупов! — Она вдруг вся так и сгорбилась. — Мне вовсе не нравится жить с комплексом невесомостного сексуального замещения.

— Мне всегда казалось, что это чересчур длинно.

Она отворачивается:

— Мне вовсе не нравится быть фрелкой. Так лучше?

— Тоже не очень. Будь кем-нибудь еще.

— Перверсию не выбирают. У вас их нет и быть не может. Вы свободны от этих проблем. Вот за это я вас и люблю, спейсер. Моя любовь берет начало в страхе полюбить по-настоящему. Разве это не прекрасно? Извращенец замещает недоступное для «нормальной» любви. Гомосексуалист — зеркалом, фетишист — обувью, часами, корсетом. А те, у кого комплекс невесомостного сексуального за…

— Фрелки.[20]

— Фрелки замещают, — она вновь пристально смотрит на меня, — парящим куском мяса.

— Я не обиделся.

— Жаль, я как раз хотела вас обидеть.

— Зачем?

— У вас нет желаний. Вам не понять.

— Продолжайте.

— Я хочу вас потому, что вы не хотите меня. Это наслаждение. Когда кто-то и впрямь испытывает сексуальную тягу к… к нам, мы пугаемся. Интересно, сколько людей до вас ждало вашего появления? Мы — некрофилы. Я уверена, что с вашим появлением осквернители могил исчезли. Да нет, вы этого не поймете… — Она помолчала. — А если б могли понять, я бы не ворошила ногами опавшие листья и не ломала голову, где одолжить шестьдесят лир. — Она переступила через древесный корень, проломившего мостовую. — А как раз такие нынче в Стамбуле расценки.

Мысленно перевожу в доллары.

— Чем дальше на восток, тем все дешевле.

— А знаете, — она отпускает полы плаща, и они расходятся, — вы не такой, как другие. По крайней мере, хотите понять…

Я говорю:

— Если я плюну столько раз, сколько ты говорила это другим спейсерам, ты утонешь.

— Проваливай обратно на свою Луну, ты, кусок мяса. — Она закрыла глаза. — Убирайся на свой Марс. У Юпитера много спутников — там от тебя будет какой-то прок.

— Простите, так где вы живете?

— Вы хотите пойти со мной?

— Подарите мне что-нибудь. Ну что-нибудь такое… не обязательно, чтобы стоило шестьдесят лир. Такое, что вам самой нравится, что вы любите, что для вас хоть что-то значит.