От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер

Когда позже я просыпаюсь, то нахожусь уже в постели, в той же палате, откуда меня забрали. Еще день, но он подходит к концу. Пора прийти в себя, припомнить, где нахожусь. Обеспокоенный, я трогаю свою ногу, обе ноги. Они на месте! Какое облегчение! Позднее сестры говорят мне, что хирурги справились с переломом и извлекли четыре самых больших обломка кости.

В тот же самый день меня посещает нечто вроде видения. Словно во сне! Когда я открываю глаза после наркоза, то вижу в ногах своей кровати двоих товарищей. Это те самые двое, Люкс и Домини, которых я видел, когда пришел в себя после ранения! Оба они подтверждают, что обнаружили меня неподвижно лежащим с открытыми глазами и решили, что я мертв.

Теперь я мало-помалу расслабляюсь, нервное напряжение ослабевает, и усталость последних недель вся и сразу наваливается на меня, полностью овладевает мной. Я сплю дни и ночи напролет. Меня будят на каждый обед, на перевязки и для мытья, но все остальное время я сплю! Ко мне снова приходили Люкс и Домини, а также другие «бургундцы», госпитализированные сюда же, как и я, но способные самостоятельно передвигаться. В смежной палате, через открытую дверь которой мне все видно, лежит раненый, которого нельзя двигать и который находится здесь с первых дней войны на Востоке. Мне говорят, что у него ранения практически по всему телу, но мне видно лишь его ногу, подвешенную к раме над кроватью – за одну скобу на колене и за другую, спица которой проходит через лодыжку. Он находится в таком положении уже целых 20 месяцев!

6 марта новый переезд, на этот раз в Германию. Мне сообщили о нем вчера вечером. Прощаюсь с соседями по палате, с медицинским персоналом. Меня относят на носилках к санитарной машине, ожидающей возле входного крыльца. Пятнадцать минут спустя я уже в санитарном поезде. На этот раз он значительно комфортабельнее последнего, на котором я ехал сюда. Это пассажирский состав, никаких товарных вагонов. Все в нем идеально обустроено, но, самое главное, у нас здесь полный штат медицинского персонала: доктора, медбратья и медсестры, которые преданно и доброжелательно относятся к нам. Нас будут баловать всю поездку заботой, вниманием, добротой и сигаретами. Теперь это уже типичная атмосфера немецкого уюта и духа родины, которые окружают нас! Через Сосновец и Катовице, Бреслау (сейчас г. Вроцлав в Польше. – Пер.) и Глац (сейчас г. Клодзко в Польше. – Пер.), все теми же маршрутами, проложенными войной, мы прибываем в городок Бад-Кудова. Сейчас, благодаря Ялтинским соглашениям, город называется Кудова-Здруй (то есть отошел к Польше) и находится на бывшей германо-чехословацкой границе, которая по тем же причинам является теперь польско-чехословацкой границей.

Поездка прошла отлично, целых три дня отдыха. Я много спал. Сегодня 9 марта. На станции, как и следует ожидать, весьма оживленно, учитывая то обстоятельство, что домой возвращается большой состав раненых! Оживленность создает не только мельтешение медицинских бригад. Проезжающие через город колонны санитарных машин привлекли внимание множества местных гражданских жителей, в основном женщин и подростков, тоже пришедших встретить нас. Покидая станцию на носилках, я слышу разные замечания на свой счет, произносимые сдержанным тоном: «О боже, он такой молодой!»; «А этот серьезно ранен. Только посмотрите, как он истощал, его лицо так сильно осунулось». А между тем я чувствую себя значительно лучше, чем месяц назад! Некоторые обращают внимание на шеврон на моем кителе, лежащем на носилках. «Was is den das für ein Landsman?» – «Какой он национальности?» Звучит много сочувственных замечаний, выражений симпатии! Так много сочувствующих взглядов, что я сам готов расплакаться!

Вскоре санитарная машина высаживает нас перед зданием, походящим на семейную гостиницу, на которой есть вывеска «Дом Франца». Это большая трехэтажная вилла в стиле начала века, с садиком по фасаду, большим садом позади, подъездными дорожками и покатой черепичной крышей. В номере нас пятеро: ефрейтор из войск СС, родом из Баната (историческая местность в Центральной Европе, разделенная между Сербией, Румынией и Венгрией. – Пер.), спасшийся, как и я, из Черкасского котла; ефрейтор из вермахта, родом из Северной Германии и большой любитель классической музыки; фельдфебель тоже из вермахта, родом из Нордхаузена в Тюрингии; баварский артиллерист и я. Нас берут под опеку чрезвычайно дружелюбные медсестры, Урсула и Софи, и один медбрат. Урсула очень мила, а Софи просто очаровательна. Не могу понять, почему я забыл имя медбрата, зато отлично помню имена медсестер? Все трое быстро стали нашими самыми добрыми друзьями!

Утром 11 марта санитарная машина отвозит меня в центральный госпиталь, где мне оперируют правую ногу. Город уже покрыт снегом. Днем я просыпаюсь в своей кровати в «Доме Франца». Есть один неприятный момент, отравляющий нашу жизнь здесь, к которому мы в конце концов привыкаем: у троих или пятерых из нас обморожены конечности, из-за чего в помещении все время стоит неприятный запах. Как только сестры выдерживают его и, заходя в палату, ведут себя так, словно ни в чем не бывало? Лично у меня ничего серьезного. Небольшой обмороженный участок вокруг раны на стопе, который я не мог растирать, когда это было необходимо. Я лишусь не более чем малой части большого пальца ноги. Один наш товарищ потерял все пальцы стопы, а другому ампутировали обе по самые ее своды.

2 апреля опять санитарная машина и госпиталь, где еще раз оперируют мою левую ногу. Рана не заживает, и доктора беспокоятся, как бы не было осложнений… А с другой стороны, рана на стопе иногда вызывает жгучую боль, словно нога оживает. Под конец месяца, к 1 мая, я уже могу вставать и ходить, опираясь на костыли. Я хорошо справляюсь с ними и хожу на немного большие расстояния, посмотреть городок Бад-Кудова, хотя бы несколько его улиц. Городок можно сравнить со Спа – скорее по внешнему виду и значимости, чем по атмосфере. Он выстроен примерно в том же стиле. Такой же город целебных источников, парков с эстрадами, оранжерей и концертных залов, один из которых находится под грандиозной стеклянной крышей. Мой товарищ, любитель классической музыки, берет меня с собой на несколько постановок и прививает любовь к «Парсифалю». Каждый раз я восхищаюсь Вагнером, лучшим иллюстратором нашего[90] эпоса. На одном из представлений мы знакомимся с молодо выглядящей дамой и ее дочерью, миловидной двадцатилетней блондинкой, с которой мы, с самыми благородными намерениями, встречаемся еще несколько раз на спектаклях и в зимних садах термальных источников. Вечером, в самом веселом настроении, мы возвращаемся в нашу клинику на наемном экипаже.

Тем, у кого были менее благопристойные, если можно так выразиться, рандеву, можно назвать фельдфебеля вермахта. Он смешит нас, но одновременно вызывает и неприязнь, когда, возвращаясь каждым вечером, а зачастую и ночью, идет в туалет, чтобы помыть презерватив! Тут все дело в крестьянской бережливости, ведь старшина сообщил нам, что он сын фермера и сам фермер. Не знаю точно, что вызывало у нас большее отвращение, его скаредность или цинизм сорокалетнего мужчины, демонстрируемый перед молодыми людьми от 18 до 25 лет, поскольку вел он себя не особо дружелюбно со всеми нами и даже с медсестрами.