Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон

Стоп. Он смотрит на вареное яйцо и чуть вздыхает. Так тоже не пойдет. Для подобного взрыва чувств имеются обозначения, и довольно нелицеприятные. В особенности применительно к врачу. Слова, которые он сам не раз писал в карточках и направлениях и которых, как он знает, надо остерегаться. И, заставив себя сделать глубокий вдох, он поднимает ложечку, стучит по скорлупке, а потом счищает ее, поглядывая по сторонам.

Большинство уже позавтракало. Только несколько человек еще сидят поодиночке за серыми столиками. Йон угрюмо наклонился над своим кофе, за несколько столиков от Андерса, и рассеянно перебирает пальцами лепестки пластмассового цветка в глиняной вазочке. За другим столиком сидит Роланд и читает, близоруко склонившись над какой-то бумагой. Андерс хмурится. Не пора ли Роланду обзавестись очками? Но секундой позже Андерс уже забыл об этом — за третьим столиком слышатся раскаты смеха. Кто-то пошутил. Роберт, надо думать, ведь он единственный улыбается, но весьма довольной улыбкой, а все остальные — Бернхард с Эдуардо и две американские исследовательницы — смотрят на него и хохочут вовсю. Андерс морщится. Всегда неприятно, когда смеются, а ты не знаешь, по какому поводу.

И тут входит Сюсанна. Она повторяет свой вчерашний маневр, скользит взглядом по Андерсу и безразлично кивает, словно он первый встречный, а не человек, чья жизнь столь очевидно пересеклась с ее собственной, и устремляется к буфетному столу. Берет кофейную чашку, половинку грейпфрута, хлеб, масло и…

— Привет.

Голос Ульрики пронзает его, и на десятую долю секунды Андерс забывает, кто она, кто он сам и почему на него накатывает это огромное тепло, — а потом снова становится собой и улыбается ей:

— Привет. Все хорошо?

— Ну да. Ты хочешь один посидеть или…

— Да нет же. Не хочу, совершенно не хочу…

Он отвечает слишком поспешно и, наверное, с излишним рвением. Ульрика смотрит, чуть колеблясь, потом кивает и проходит к буфетному столу. Становится рядом с Сюсанной, здоровается, та здоровается в ответ, потом Ульрика о чем-то спрашивает, выслушивает ответ, берет хлеб и снова что-то говорит, коротко глянув через плечо, когда от столика Роберта в очередной раз доносится смех, потом кивает Сюсанне, протягивающей термос с кофе, и наливает кофе ей в чашку. И отходит, держа в руках поднос, остановившись, только чтобы пропустить этого Йона, угрюмо перешедшего ей дорогу. Улыбается и здоровается, но не получает ответа. И продолжает путь в том же направлении. К столу Андерса. Но не прекращая разговора с Сюсанной, а Сюсанна идет за ней след в след и явно тоже к столику Андерса.

Черт.

Надо взять себя в руки. Следить за своим лицом. Не показывать разочарования, как и рвения. Держать любопытство в узде, теперь, когда Сюсанна усаживается напротив него, не задавать тех вопросов, которых он еще не задал. Не демонстрировать свою радость. Не позволить никому — даже самой Ульрике — догадаться, что он влюблен, что внутри у него все дрожит, как у пятнадцатилетнего подростка.

Раньше было проще. Когда он был молод. Никогда он не ложился в постель с женщиной, не зная, кто она такая. О тех четырех девушках, которыми ограничивался весь его сексуальный стаж до того, как он встретил Еву, он знал все: встречался с их родителями, братьями и сестрами, успел побывать у них на даче и погулять с ними на детской площадке, его родители уже приглашали их на ужин, во время которого он с легкой снисходительностью смотрел, как они болтают и хихикают с его сестрой, — прежде чем решался приступить собственно к их раздеванию. Нынешний опыт был совершенно новым. Когда тебя завлекает в лабораторию и соблазняет улыбающийся профессор, о котором ты не знаешь вообще ничего. Например, замужем она и есть ли у нее дети…

Он поднимает чашку и отпивает кофе в тот момент, когда обе подходят к столику. Кофе чуть теплый, успел остыть, пока он тут сидит. Ну и хорошо. Кофейная горечь помогает держать лицо под контролем. Он поспешно прикрывает глаза, пока Ульрика и Сюсанна отодвигают стулья и садятся рядом с ним, потом снова открывает и вежливо улыбается. Он — это снова он. Андерс Янсон. Благоразумный врач общего профиля.

— Как дела?

Ульрика стремительно взглядывает на него, прежде чем ответить такой же вежливой улыбкой:

— Хорошо.

Сюсанна кивает, но ничего не говорит. Несколько мгновений длится молчание.

— А я сегодня утром белого медведя видела, — сообщает затем Ульрика. — Во время забора проб.

— О! — говорит Сюсанна.

— Самка с двумя детенышами. Всего в пятидесяти метрах.

Андерс чуть кашляет:

— Сфотографировать не удалось?

Она улыбается еще шире и строит ему глазки. Ага. Именно так это называется. Строить глазки. Внутри все сжимается от радости, и он улыбается в ответ. Внезапно ему опять пятнадцать лет.

— Нет, — говорит Ульрика. — Фотоаппарата с собой не было. Я же пробы брала.

— Как жалко, — говорит Сюсанна.

Снова все замолкают, но молчание теперь другое. Новое. Более спокойное. Андерс, отпив еще глоток остывшего кофе, поднимается было, чтобы принести еще, погорячее, когда Ульрика говорит:

— Так у вас нашлись общие знакомые…

Он, замерев, опускается обратно на стул. Под грузом собственного изумления. И одновременно ощутив вдруг невероятную легкость.

— Да, — говорит Сюсанна, подняв глаза от грейпфрута. — Мой брат какое-то время встречался с бывшей женой Андерса. Давным-давно. Пару веков назад.

Ульрика чуть улыбается, — не потому, что сказанное кажется ей забавным, а просто ободряя Сюсанну.

— Мы живем в маленькой стране, — говорит она. — Все всех знают.

Андерс по-прежнему сидит молча, взгляд его блуждает. Он смотрит сперва на Ульрику, потом на Сюсанну, потом снова на Ульрику. Она поднимает чашку и делает глоток.

— А что с ним все-таки случилось? — спрашивает она. — Удалось это когда-нибудь узнать?

— Иногда мне кажется, что он все еще жив…

Сюсанна слышит себя и поражается. Обычно она не рассказывает о том, как Бьёрн пропал. О нем как мальчишке, брате, кузене и рок-звезде — это да, но никогда о том, как он растворился во тьме и превратился в воспоминание. А вот теперь она сидит с двумя едва знакомыми людьми — симпатичным профессором океанографии и чуть менее симпатичным врачом, мужчиной, у которого когда-то хватило ума взять и жениться на Еве, и говорит то, что никогда никому не говорила.

Она тут же спохватывается, пытается забрать слова назад:

— Но естественно, это не так. Он умер. Наверное, в ту самую ночь. Или вскоре после этого.

Андерс кивает, соглашаясь. Словно это само собой разумеется. Ульрика не столь уверена.

— Но ведь его так и не нашли?

Сюсанна опускает взгляд на свой грейпфрут и качает головой. По идее, должны бы понять. Вполне ясный сигнал, что ей не хочется это обсуждать. Но Ульрика не позволяет себя остановить.