Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон

Следующий куплет. Meet you neighbour in the… Теперь его уже не было слышно. Но он все еще не собирался сдаваться, он продолжал петь и только медленно повернулся, встал в профиль — никогда не поворачиваться спиной к публике, долбил в памяти голос Карла-Эрика, ни при каких обстоятельствах, — чтобы увидеть, над чем они смеются.

Роббан.

Это Роббан вышел на сцену. Роббан все это время кривлялся у него за спиной. Теперь он стоял на коленях, изображая всхлипывания, вытащил веревку из кармана пиджака, веревку с петлей, и нацепил на шею. Публика выла от восторга, какая-то девчонка заорала так пронзительно, что ее голос перекрыл общий рев: «Нет! Не надо, я люблю тебя!» Роббан замер, прижав обе руки к сердцу, а потом притворился, что его душат слезы, и полез в другой карман. Достал оттуда игрушечный пистолет. Схватился левой рукой за веревку вокруг шеи, изображая, что вешается, а правой прицелился себе в висок из пистолетика. Как персонаж идиотского комикса. Рядом с ним стоял Томми и улыбался, он играл и улыбался и жадно смотрел то на Роббана, то на Бьёрна. А в боковой кулисе стояла Ева и смеялась, прислонясь к черной стене, хохотала во все горло.

Белая ярость охватила Бьёрна. Такой сверкающей белизны, что он ослеп.

Издевательство. О, об этом он знал достаточно. Над ним начали издеваться в первый же день, как он пришел в школу. Над тем, что он красавчик. Над тем, что Инес заставляет его учить уроки. Над тем, что учительница с ним сюсюкает. Что он любит петь. Нравится девчонкам. Что у него нет мамы и папы, а только Инес и Биргер.

И то, что делал теперь Роббан, было именно издевательством. Он издевался над Бьёрном. Потому что Бьёрн может петь как Элвис. Потому что некрасивые девчонки при виде него молитвенно складывают ладони. Потому что Сюсанна ему не родная сестра, а Ева не его девушка. Потому что он едва знает свою маму, а сегодня отказался ее выслушать, когда она собралась рассказать про его отца.

Бывший. Пять минут назад он им не был, а теперь стал. Он — Бьёрн Хальгрен. Бывший кумир.

Он перестал петь и выронил микрофон и услышал, как затрещало в динамиках, когда тот покатился по сцене. Музыка продолжала звучать, но как-то неуверенно, почти вяло. Мгновение он стоял неподвижно, а потом сделал три шага и ударил ногой. Роббан упал навзничь и лежал, удивленно глядя вверх, а потом поднял руку и поднес к нижней губе. Оттуда текла кровь. Он попытался подняться, но Бьёрн нанес новый удар. И услышал, как захрустело, когда его ботинок снова угодил Роббану в рот.

Зубы, подумал он тут же. Я выбил ублюдку зубы. И это прекрасно, это так прекрасно, что наконец…

Музыка смолкла. Бьёрн наклонился над Роббаном и ударил снова. Один раз. Два раза. Три.

Хаос.

Его толкали туда-сюда, кто-то схватил его за руки, пытаясь заломить их за спину. Томми с ревом тянулся, норовя ухватить за одежду, какая-то девчонка протискивалась к нему сквозь толпу, нечленораздельно вопя, другая истерически выкрикивала его имя — Бьёрн! Бьёрн! Бьёрн! Какой-то мужчина ударил его ногой под зад, так что Бьёрн полетел вперед, но так и не упал на пол, потому что ткнулся лицом в красную юбку, очень короткую, и успел уловить запах женской промежности, прежде чем вдруг ощутил, как ослабла хватка на запястьях, и услышал мужской крик сзади — Кусаешься, паршивка! — и как секундой позже кто-то крикнул, что «скорая» уже едет, но он не обращал внимания, не медлил ни минуты, он лишь протискивался сквозь толпу и при этом с удивлением наблюдал, что сцена заполнилась народом, видел, как какие-то девчонки все дальше отпихивают Томми, как разинул рот Никлас, как хохочет Буссе, как вдруг между девчонками появился проход. Одна из них вполне внятно махнула рукой — Сюда! — и он не стал раздумывать, следовать ли за ней, а опрометью ринулся вперед, позволив ей схватить себя за руку и потащить за кулисы, он бежал за ней следом по темному коридору и продолжал держать ее руку, когда она открыла дверь и выругалась. Там, за дверью, стояла компания подростков, мальчишки и девчонки, с разинутыми от удивления ртами, но они ничего не делали, только глазели, когда девчонка вдруг повернулась спиной, заперла дверь и, сжав ключ в руке, крикнула:

— А ну, бля, расступились!

И они расступились, образовав еще один коридор, по которому он помчался, а через секунду девчонка нагнала его и опять схватила за руку, потащила через прогалину в лес, ломанулась в самые заросли, снова ругнулась и сменила направление, нашла тоненькую тропинку, такую тонкую, что он сам ни за что бы ее не заметил, и потянула за собой, в сторону высокой ограды из металлической сетки. Сетка выглядела целой, но девчонка взялась за нее привычной рукой и открыла дырку, которая расширялась и растягивалась, и секундой позже, когда он услышал сирену — полиции или неотложки, — он уже находился за пределами Народного парка Несшё и стоял среди тихой улочки, застроенной виллами.

— Сюда, — снова сказала девчонка и пошла вперед.

Бьёрн взглянул на свои ноги. Они не двигались с места.

— Пошли.

Девчонка уперла руки в боки. Вид у нее был очень решительный. Не сказать, чтобы красотка. Бледная, пепельные волосы. Прыщи на подбородке. Белые брюки и голубая куртка. Жвачка во рту. Он сделал шаг вперед.

— Вот и хорошо, — сказала девчонка. — Пошли.

Бьёрн сделал вдох, пытаясь вновь овладеть голосом:

— Куда теперь?

Она пожала плечами:

— В одно место.

Они шли целую вечность, молча и рядом. Вокруг были виллы. Горели фонари. Дождь усилился. Девчонка глянула на небо, словно взглядом приказывая тучам рассеяться, но это, конечно, не помогло. Так что она только подняла плечи и нахохлилась. И зашагала дальше. Пройдя, судя по ощущению, мили две, она свернула на покрытую гравием дорогу. Вилл тут не было, но фонари струили мягкий свет. Справа лес. Слева лес. Бьёрн остановился, переводя дыхание, порылся в карманах в поисках сигарет, нашел полпачки, вытащил и закурил. Пальцы не слушались. Он замерз и поднял ворот пиджака. Тонкого. Слишком тонкого. Девчонка стояла перед ним, сунув руки в карманы и криво улыбаясь:

— А угостить?

Он не ответил, только затянулся и подал ей пачку. Она покачала головой:

— Я не курю.

— Нет? А зачем тогда тебя угощать?

— Из вежливости.

— Как тебя зовут?

— Бритт-Мари.

— А меня зовут Бьёрн. Или звали.

Она фыркнула:

— Это шутка такая?

Он покачал головой, не в силах больше ничего сказать. Она посмотрела на него, оглядела снизу вверх, потом сверху вниз. В ответ он взглянул на нее. Волосы девушки успели намокнуть, капля воды упала с челки и потекла по носу. Она сердито вытерла ее.

— Почему ты его ударил?

Бьёрн покачал головой, сам толком не понимая, что хотел этим сказать. Его волосы тоже были мокрые, он чувствовал брызги от них на щеке. И не мог ничего сказать, не мог объяснить, только чуть пожал плечами. Не помнил, лишь смутно припоминал, что был когда-то Бьёрном Хальгреном. Меньше чем полчаса тому назад. Больше чем жизнь тому назад. Но это все было неправильно. Все, что происходило вокруг того Бьёрна Хальгрена, было неправильно, но он и этого не мог сказать. Ни того, что теперь все стало правильно — наконец-то.