Олимп - Дэн Симмонс

Потом сын Марины в последний раз объяснил своей команде условия предстоящей миссии. Рамис, Каман, Дорман, Кауль, Эдида, Кара, Симан, Око и Элла получили каждый по тридцать кодов, соответствующих факс-узлам. Не мудрствуя лукаво, Даэман составлял рабочие списки по принципу возрастания, поскольку в мире факсов расстояния не играли ни малейшей роли. Помощники вновь услышали о том, что им следует посетить все три десятка мест и лишь тогда возвращаться. Увидев паутину из голубого льда или многорукого Сетебоса, полагалось отметить это в списке, рассмотреть из павильона как можно больше и скорей уносить ноги. Воевать – чужая работа. Если же колония будет выглядеть как обычно, требовалось предупредить об опасности первого же встреченного стражника и немедленно факсовать дальше. Даже с учётом непредвиденных задержек Даэман верил, что помощники выполнят задание менее чем за двенадцать часов. Некоторые узлы были слабо заселены – от силы несколько обиталищ вокруг павильона – и не могли отнять много времени, а те, откуда люди бежали, – и того меньше. Стоит кому-нибудь из посланников не вернуться в течение суток, он или она будет считаться пропавшим без вести; вместо него или неё на проверку отправят кого-нибудь другого. Возвращаться заранее, не навестив ровно тридцать факс-узлов, разрешалось только получив серьёзную рану либо узнав нечто действительно важное для выживания обитателей Ардиса. В таком случае следовало сразу спешить назад.

Смеркалось. Помощник по имени Симан озабоченно поглядывал на окрестные холмы и луга. Хотя мужчина не промолвил ни слова, Даэман без труда читал его мысли: «Интересно, как мы доберёмся до Ардиса в кромешной темноте, когда вокруг так и снуют войниксы?»

Бывший собиратель бабочек подозвал охранников павильона к общему кругу и разъяснил их задачу: если кто-нибудь из команды вернётся с важными новостями, а соньер окажется недоступен, пятнадцать из двадцати дозорных должны будут сопроводить посланца к Ардис-холлу. Но ни при каких обстоятельствах не оставлять павильон без защиты.

– Вопросы есть?

В угасающем свете вечера мужчина обвёл глазами обращённые к нему бледные овалы лиц. Вопросов не последовало.

– Тогда факсуем в порядке увеличения кодов.

Даэман не стал желать всем удачи, чтобы не терять время. Один за другим члены команды проходили в середину павильона и, отстучав на дисковой плате колонны верхнюю строчку списка, пропадали из вида. Для себя кузен Ады оставил последние тридцать кодов, прежде всего потому, что среди них был Парижский Кратер и несколько узлов, куда он уже наведывался. Однако, собравшись факсовать, мужчина не стал набирать ни одну из строчек своего списка. Вместо привычных цифр он отстучал малоизвестный код необитаемого тропического острова.

Очутившись на месте, Даэман сощурился от яркого света. Вода в лагуне сияла ясной лазурью, приобретая за рифами ещё более насыщенный оттенок. Над западным горизонтом башнями высились грозовые («слоисто-кучевые», какой узнал из книг) облака, верхушки которых озаряло утреннее солнце. Оглядевшись по сторонам, нет ли ненужных свидетелей, сын Марины разделся донага и натянул на себя термокожу. Капюшон он пока откинул, а респиратор повесил на шею на тонких лямках. Поверх костюма Даэман опять надел свои брюки, тунику и туфли, а нижнее бельё спрятал в рюкзак.

Затем перепроверил, всё ли он захватил из Ардиса. Нарезанные полоски жёлтой ткани? С собой. Примитивные молотки-гвоздодёры, творение рук Ремана (после Ханны этот кузнец был самым искусным в Ардисе)? На месте. Туринская пелена из комнаты матери? В рюкзаке. Сложенная кольцами верёвка, запасные арбалетные болты? Тоже.

Мужчина предпочёл бы сразу направиться в Парижский Кратер, но там царила глубокая ночь, а чтобы разглядеть всё, что нужно, Даэману требовались солнечные лучи. До рассвета оставалось ещё семь часов, и за это время сын Марины собирался наведаться в большую часть оставшихся двадцати девяти узлов. Тем более что после бегства из Парижского Кратера он уже посетил Киев, Беллинбад, Уланбат, Ч ом, Дрид, Дом Ломана, Фуего, Кейптаунскую Башню, Деви, Мантую и Сатл Хейтс. Из них только Чом и Уланбат находились под властью голубого льда, и вряд ли с тех пор положение успело сильно измениться. Но даже если на проверку всего списка уйдёт полных двенадцать часов, то в Парижском Кратере будет ещё светлым-светло.

А где, как не там, Даэман сумеет осуществить задуманное?

Надев на плечи лямки тяжёлого рюкзака и подняв свой арбалет, разведчик пошагал к павильону под шелест раскидистых пальмовых листьев, овеваемых лёгким тропическим бризом, и, мысленно попрощавшись со всей этой красотой, отстучал первый код списка.

Более тридцати лиг – почти девять миль – одолел Ахиллес вверх по склону Олимпа с безжизненным, но прекрасно сохранившимся телом Пентесилеи на плечах, и он готов тащить свою ношу ещё пятьдесят, или сто, или тысячу лиг, если уж на то пошло. Вот только здесь, на высоте около шестидесяти тысяч футов, тепло и воздух внезапно кончаются.

Три дня и три ночи, позволяя себе лишь сон урывками да короткие передышки, сын Пелея и богини Фетиды, внук Эака, взбирался по стеклянному тоннелю хрустального эскалатора, восходящего на пик Олимпа. Разбитый у самого подножия в первые же дни сражений между объединёнными силами Гектора/Ахилла и бессмертными, выше эскалатор сохранил и нагнетённую атмосферу, и нагревательные элементы. Вплоть до отметки в шестьдесят тысяч футов. До этой точки. До сих пор.

А здесь – не то зигзаг молнии, не то плазменный луч аккуратно перерезал трубу, оставив зияющий прогал длиною в четверть мили, если не больше, отчего хрустальный эскалатор на красном вулканическом склоне сделался удивительно похожим на змею, разрубленную тяпкой. Достигнув открытого конца тоннеля, ахеец прорывается сквозь защитное поле и пересекает жуткую пустоту, неся своё оружие, щит и тело Пентесилеи – труп амазонки, окроплённый консервирующей амброзией Паллады Афины и бережно завёрнутый в некогда белую простыню из греческой командирской ставки, – но, оказавшись у края трубы, когда лёгкие героя взрываются от натуги, глаза сжигает отчаянная резь, от низкого давления из ушей сочится кровь, а жестокий мороз царапает кожу, Пелид видит перед собой разрушенный участок тоннеля, который тянется на целые мили, ползущую вверх по всё более скошенному склону развалину, лишённую тепла и воздуха. На месте лестницы, по которой он прежде карабкался, Ахилл обнаруживает россыпь острых осколков, искорёженного стекла и металла, которой не видно конца. Ледяная безвоздушная труба не укрывает даже от ревущего неистового ветра.

Проклиная всё на свете между судорожными хрипами, ахеец нетвёрдым шагом спускается по открытому склону, пробивает назад сквозь гудящее поле в отверстие хрустального тоннеля бережно положив обёрнутую ношу, валится на металлически ступени. Кожа огрубела и потрескалась от мороза. «Почему так холодно в такой близи от солнца?» – недоумевает мужчина. Быстроногий Пелид уверен, что взобрался выше самого Икара, а ведь солнечные лучи растопили воск на крыльях этого мальчика, мечтавшего стать птицей. Разве нет? Такими же стылыми и бесприютными были вершины гор на земле Хирона, в стране кентавров, где прошло детство Ахилла; чем выше, тем разреженнее становился воздух. Ахеец разочарован: от Олимпа он ожидал большего.