Запечатанное письмо - Эмма Донохью

— В тот день она приходила ко мне на чай… с военным. — Странно, но она не в силах выговорить имя Андерсона.

Неожиданно Джонсон решительно покачала головой.

— У вас, конечно, не было причин запомнить дату, — бормочет Фидо больше для себя.

— Но я видела ее раньше, мадам.

Это она и боялась услышать.

— Вы хотите сказать, что в первый раз увидели миссис Кодрингтон до того дня, когда она пришла ко мне на чай?

Горничная кивнула.

— Самое меньшее за неделю до этого — в конце августа, должно быть, — хотя тогда я, конечно, не знала, что это была она. Миссис Кодрингтон заезжала в кебе с этим же джентльменом, — говорит горничная с явным неодобрением, — и спрашивала вас.

У Фидо гулко колотится сердце.

— Вы это точно помните?

— Да, мадам, я запомнила это, потому что они не назвались, хотя я, конечно, спросила, — ответила горничная. — Она, то есть миссис Кодрингтон, хотела знать, действительно ли мисс Фейтфул живет по этому адресу. Я сказала, что вы находитесь в своей типографии на Фаррингдон-стрит, и спросила, не оставит ли она свою карточку. Но она ничего не ответила и сразу уехала. Я имею в виду, они оба уехали.

Фидо в ужасе.

— Так мне принести вам молоко?

— Не беспокойтесь, — еле выговорила она и, отвернувшись к окну, подождала, когда за горничной закроется дверь.

Итак, все это было задумано с самого начала. Узнав от горничной, что Фидо находится в Сити, Хелен с Андерсоном прогуливались возле ее типографии, чтобы сделать вид, будто столкнулись с ней совершенно случайно. Как великолепно все было сделано — приступ астмы у Фидо в подземке, их визит в типографию, вся эта показная радость вновь обретенной дружбы… И Фидо с такой простодушной готовностью поддалась на эту уловку, что отнесла счастливую встречу на волю провидения!

Впрочем, если допустить, что ни провидения, ни судьбы не существует, то мы сами расставляем себе ловушки, в которые и попадаем, с горечью подумала она.

Она обхватила ледяными ладонями пылающее лицо. «Хелен, что я тебе сделала? Разве я не любила тебя всем сердцем, разве не старалась спасти тебя, перенося от тебя невероятные унижения?!»

Но нет, вдруг пришло ей в голову, она смотрит на это не под тем углом. Самое ужасное — это то, что сама Фидо, по существу, для Хелен никто: удобный посыльный, посредник, связной. «Какой-то зонтик или платок». В запутанной мелодраме Хелен Фидо играет лишь роль статистки. Именно это доставляет такую боль, именно ложь о случайной встрече на Фаррингдон-стрит ранит сильнее, чем все другие ее обманы, даже более серьезные. Ирония всей этой истории в том, что Хелен, вероятно, и не думала оскорбить Фидо. Она нанесла ей страшный, смертельный удар, но сделала это бездумно, мимоходом, как роняют книгу.

Но делает ли это ситуацию лучше? Нет, только хуже. «Я не ничтожество, меня нельзя было сбрасывать со счетов», — решила Фидо, гордо поднимая голову.

Она глубоко вздохнула и распрямила плечи. Затем подошла к туалетному столику. Взяв из коробки для украшений бархотку, поднесла к глазам и поразилась, как могла восхищаться такой пустой безделушкой. Затем яростно сорвала с ленточки потускневшие бусинки и остатки ракушек.

Ей стало легче дышать, когда она сказала себе: «Я могу ее уничтожить. И уже завтра сделаю это!»

Фидо нерешительно расхаживала в конце судебного зала, оглядывая заполненные ряды. Неужели ей придется простоять на ногах несколько часов? Вряд ли она это выдержит после бессонной ночи. Но в эту минуту какой-то джентльмен вежливо уступил ей место на скамье, и она села, поблагодарив его кивком.

Она в своем обычном деловом костюме с длинными рукавами и юбкой. (Утром она надела свое лучшее платье — из сиреневого бархата с накрахмаленными нижними юбками, — затем сочла это лицемерием и сняла его.) Никто на нее не смотрел; хотя имя ее у всех на устах, но в лицо ее никто не знает. К концу дня все изменится: каждый, кто находится в переполненном зале, запомнит ее черты. («Пожалуйста, никаких снимков для газет!»)

Со своего места поднялся самый высокий адвокат.

— Джентльмены, я рад, — обратился он к жюри, — что наконец-то настал момент обсудить дело моей гонимой клиентки.

«Это Хокинс, адвокат ответчицы», — подумала Фидо; таким его описывают газеты.

— Я сожалею, что нам пришлось просить о переносе разбирательства. Но я полностью убежден, что, несмотря на все предосудительные доводы против Хелен Кодрингтон, которые вы слышали две недели назад, вы не спешили составить свое мнение, помня о том, что ваш вердикт в нравственном смысле означает для этой леди жизнь или смерть. Это трагическая история, — высокопарно произнес он, — о не очень счастливых супругах, которые, по британским законам — не сомневаюсь, что вы придете к такому выводу, — должны оставаться супругами до конца своих дней и сделать все от них зависящее для того, чтобы жизнь их стала лучше. Таковой вердикт послужит ценным уроком мужьям: если они захотят жить более или менее независимо от своих жен, им будет не так-то просто освободиться от брачных уз, которые стали казаться им обременяющими.

Фидо обнаружила Гарри, который сидел рядом со своими адвокатами. В профиль он напоминал деревянную фигуру на носу корабля, потемневшую от штормов.

— Ответчица обладает живым и безыскусным нравом, — отметил Хокинс, — она склонна к преувеличениям и не любит подчиняться общепринятым правилам. В юном и наивном возрасте она беспечно согласилась стать спутницей жизни сурового морского офицера средних лет, что было неблагоразумно, но, уверяю вас, ни в коем случае не преступно.

Насмешливое хмыканье в зале.

У Хокинса строгий вид.

— Воспитанная в атмосфере свободных нравов Индии и Италии, моя клиентка усвоила заграничные привычки, в частности позволяла джентльменам провожать ее вечером домой или принимать их в своем будуаре, находясь в кровати. Эти привычки могут вызвать у вас, англичан, возмущение, но было бы в высшей степени несправедливо судить их согласно английским правилам поведения.

«Неужели здесь кто-то верит тому, что говорит этот человек?» — думала Фидо.

— Мой ученый собрат развернул перед вами паутину из злобных и непристойных инсинуаций, чтобы доказать супружескую неверность миссис Кодрингтон, — продолжал Хокинс. — Когда супруги живут каждый сам по себе, даже по обоюдному согласию, это чревато серьезными последствиями, особенно для жены. Частые посещения мужа другой женщины — в данном случае миссис Уотсон, — мрачно уточнил он, — обычно воспринимаются как вполне невинные, в то время как дружба жены с другим мужчиной вызывает самые непристойные подозрения.

Что ж, пожалуй, это так, в браке нет равенства. Если бы Фидо не знала правду — если бы на месте Хелен оказалась любая другая женщина, — она могла бы сомневаться в предъявленных ей обвинениях.

— Хотя истцу было известно о знакомствах его жены, — подчеркнул Хокинс, — он не пытался положить им конец. В отношении лейтенанта Милдмея: могу ли я… следует ли мне… говорить, что моя клиентка вряд ли попросила бы его явиться в суд в качестве свидетеля, если бы считала свои отношения с ним хотя бы отчасти неприличными. Отказ Милдмея можно отнести к естественному нежеланию огласки, а возможно, к более низким мотивам: он вполне мог испытывать к ней некоторую антипатию, поскольку она лишила его своей благосклонности…