Запечатанное письмо - Эмма Донохью

— Я ведь неспроста снова заговорил об этом, — тихо объяснил Фью. — Мисс Фейтфул опять в Лондоне.

По спине Хелен пробежала нервная дрожь, и она широко раскрыла глаза.

— Сегодня я получил от нее короткую записку, она извиняется за свое отсутствие и сообщает, что в среду, когда снова будет рассматриваться ваше дело, она готова дать свидетельские показания.

Хелен окатила теплая волна облегчения.

— Это же замечательно!

— Надеюсь.

От его осторожного тона ее бросило в дрожь.

— Фью, — сказала она, поправляя клетчатую юбку, — вам недостает уверенности; удивляюсь, как вы вообще выигрываете дела.

Его седые брови удивленно полезли на лоб.

— Не вы ли говорили мне, что мисс Фейтфул заставила вас покинуть ее дом?

— Да, но раз она здесь, значит, поддержит меня.

— Я полагал, она оскорблена тем, что обязана выступать в суде вашей свидетельницей.

Хелен засмеялась:

— Мужчины ничего не понимают в дружбе.

— Вы имеете в виду женскую дружбу?

— Но только женщины и способны на истинную дружбу. Бесстрастные, прямолинейные и кратковременные отношения между мужчинами не могут называться дружбой. Да, женщины могут набрасываться друг на друга, как разъяренные кошки, но все равно в глубине их души скрывается невидимый и неиссякаемый источник любви.

— Что ж, миссис Кодрингтон, поверю вам на слово.

Он ушел, и Хелен, пройдя по запущенному дому из комнаты в комнату, погасила лампы. Поднявшись на несколько ступенек по лестнице, она вдруг разразилась слезами.

Наконец она стряхнула слезы с корсажа, чтобы на шелке не осталось пятен, опустилась на застеленную толстым ковром ступеньку и сжалась в комочек. «О, Фидо!»

Хелен следовало знать, что ее подруга вернется. Не стоило насмехаться над ней и оскорблять ее, ни прямо в ее простоватое честное лицо, ни за ее твердой спиной. И не нужно было втягивать ее в эти опасные дела. Через четыре дня младшая дочь викария, известная деятельница движения за права женщин, являющая собой поразительный пример успеха, какого способна достигнуть женщина, займет место свидетеля и даст ложные свидетельские показания, совершив клятвопреступление, — и все ради Хелен Кодрингтон. Ради испорченной и грязной женщины. Ради «ничтожества», думает Хелен с греховным торжеством.

«О, Фидо, я не должна была сомневаться в твоей любви!»

Что для тебя столь же ложно, как правда?

Роберт Браунинг.

Последнее слово женщины (1855)

Вечером 22-го Фидо взволнованно расхаживала по своей спальне. Завтра она дождется, когда назовут ее имя, затем поднимется на помост, положит руку на Библию и произнесет клятву, а потом…

Но что она скажет?

Каждый раз, проходя мимо зеркала, краем глаза она улавливала отражение своего широкого лица. «Не славится особой красотой». Она не поворачивалась к зеркалу лицом — нужды нет. «Даже в самых диких мечтах, — сказал он в кебе, — даже если бы я был в горячке или слабоумным». Фидо это не слишком задело; она никогда не добивалась от мужчин интереса такого рода. Она спокойно перенесла свою непривлекательность, у нее есть другие хорошие черты. Но мысль, что ее обвели вокруг пальца, не давала ей покоя.

Итак, никакой попытки изнасилования не было. О, Гарри, конечно, нанес ей страшный удар этой подлой историей с запечатанным письмом, но никогда и пальцем ее не коснулся.

Как она могла поверить в эту коварную выдумку Хелен? Не говоря уже о полном неправдоподобии — подозрения вызывает и момент, когда она вытащила на свет эту историю. Если бы ей не понадобилось дать своим адвокатам какое-нибудь веское доказательство, завела бы она речь на эту тему тогда, в кофейне? «Невероятно ужасный инцидент. Ты намеренно похоронила его в глубине своей памяти». Чушь! И вся эта игра в благородство, в угрызения совести: «Дорогая, я никогда не попросила бы тебя подтвердить… Если б я могла снять с тебя эту ношу…» Фидо стиснула пальцы в кулаки, ускоряя шаг. Теперь, оглядываясь назад, она видит столько случаев, когда любая женщина среднего интеллекта распознала бы фальшь, ловушку. А Фидо знает, что умнее многих женщин, то есть когда ее ум не замутнен присутствием Хелен Кодрингтон. «Она снова и снова обманывает меня, и я допускаю это, я распахиваю руки навстречу ее лжи, словно она дарит мне цветы!»

Теперь, когда до нее дошел смысл того, что сказал ей Гарри, она уже не могла остановиться. Взять хотя бы эти два пропавших письма якобы по вине плохой работы почты на Мальте. Но как может быть, чтобы два разных письма от одного отправителя на двух разных почтовых суднах потерялись по пути из Валлетты в Лондон? «Вскрыв как-то за завтраком одно из ваших писем, — сказал Гарри, — она отбросила его и язвительно сказала, что у старых дев слишком много свободного времени». Да, Фидо живо представила Хелен во время этой сцены, насмешливое выражение ее сверкающих голубых глаз. Следовательно, на самом деле Хелен просто бросила свою самую близкую подругу, поскольку та была слишком далеко и потому стала ей бесполезной. «И это после стольких лет, которые я провела у нее в доме, спала в ее постели и старалась удержать ее жизнь от краха!» А затем, когда Хелен наткнулась на Фидо спустя семь лет на Фаррингдон-стрит…

«Стоп!» Хоть и с трудом, но ум ее работал.

Фидо резко дергает шнурок колокольчика и ждет, когда горничная поднимется наверх. Губы ее пересохли.

— Извините, что побеспокоила вас так поздно, Джонсон, но не принесете ли вы мне теплого молока, чтобы я легче заснула.

— Никакого беспокойства, мадам.

Невозмутимая старая горничная, должно быть, знает, что завтра ее хозяйка будет выступать свидетельницей. Слуги наверняка в курсе всех подробностей этого грязного процесса — и о пятне на желтом нанковом платье, и о «запечатанном письме», и предположениях, что в нем может идти речь об отношениях их хозяйки с неверной супругой. Фидо вдруг осознает меру их преданности: Джонсон уже могла бы сделать деньги, предложив интервью одной из еженедельных газет. «Тесная связь: за стенами дома одинокой феминистки».

Она заставила себя сказать:

— И еще… Вы позволите проверить вашу память… в отношении одного пустяка…

— Конечно, мадам.

Фидо с трудом сглотнула комок в горле.

— В первый раз, когда вы встретились с миссис Кодрингтон… — Это имя как пятно на покрывале. — Вы, случайно, не помните, когда это было?

Горничная сосредоточенно нахмурила брови.

— Кажется, где-то в начале сентября… Думаю, шестого.

Фидо вздохнула; с какой стати этот день запомнился бы горничной.