1917–1920. Огненные годы Русского Севера - Леонид Прайсман

Марушевский все хорошо понимал. Он высоко оценивал боеспособность финской армии и необходимость спешить, пока Маннергейм занимает свой пост. Он прекрасно осознавал, что ради освобождения Петрограда и перелома в ходе Гражданской войны можно предоставить Финляндии независимость, которая у нее уже есть, и пойти на незначительные изменения границы в пользу финнов. Но он мог только стараться убедить финнов во временном характере его правительства и в том, что признание независимости Финляндии одной Архангельской губернией не «может иметь большой интерес». Маннергейм ответил на это: «…признание этой независимости хотя бы небольшой частью коренной России могло бы иметь довлеющее значение во всех тех вопросах, которые надо было решать сейчас»[641].

Марушевскому без особого труда удалось убедить Миллера и его министров в необходимости признания независимости Финляндии и небольших территориальных уступок. Но это не имело никакого значения из-за позиции, занятой Колчаком и его министрами. В июне 1919 г. Сукин послал телеграмму Юденичу по поводу заключенного им с Маннергеймом соглашения. Он писал, что хотя Колчак считает «безусловно желательным движение Маннергейма и не находит возможным возражать против предоставления финляндцам руководства военными операциями», а штаб Колчака «категорически указывает на необходимость, прежде всего, иметь ввиду интересы борьбы с большевиками и облегчить напор на Петроград, всемерно побуждая к тому финляндцев». Но ни на какие уступки в признании независимости Финляндии Верховный правитель не желал идти: «…в наших интересах, чтобы все спорные вопросы были разрешены впоследствии, когда Россия снова окрепнет, теперь же разрешать нежелательно, что может воспрепятствовать освобождению Петрограда»[642]. Совершенно очевидно, что признание независимой Финляндии могло только способствовать освобождению Петрограда и всей России. Колчак, его министры, подавляющее большинство российских представителей за границей отказывались признать независимость Финляндии, даже несмотря на то что Совет четырех в Версале в телеграмме 26 мая указывал Колчаку, что ему будет оказана помощь только при условии, что он и его сподвижники «дадут гарантии, что их политика преследует те же цели, что и политика Союзных и Дружественных Держав». Одной из главных целей было «признание независимости Финляндии и Польши»[643].

Многие русские представители за границей вообще считали участие финской армии в походе на Петроград нежелательным. Посол России в Швеции К. Н. Гулькевич, сообщая в Париж С. Д. Сазонову финские условия, вошедшие позднее в соглашения Юденича с Маннергеймом, утверждал: «Петроград привлекает финских добровольцев главным образом возможностью грабежа, помешать которому не смогут небольшие русские отряды, к тому же еще не существующие. Если же предприятие рухнет, у финнов останутся самочинно сделанные нами предложения, как юридические основания для притязаний в будущем»[644]. Можно восхищаться патриотизмом российских государственных деятелей, так трогательно заботящихся о будущем страны, но совершенно не понимавших весь ужас современного положения, особенно Петрограда, жители которого преследовались советскими карательными органами с большей жестокостью, чем население других частей страны. Некоторые русские государственные и военные деятели в ненависти к финнам доходили до абсурда. Ближайший помощник Юденича, в будущем военно-морской министр в его правительстве адмирал В. К. Пилкин писал адмиралу М. И. Смирнову: «Если финны пойдут одни, или хотя бы с нами, но в пропорции 30 тысяч против трех-четырех, которые здесь в Финляндии, при известной их ненависти к русским и характере мясников, и их политическом стремлении всячески ослабить Россию, в частности, ослабить Петроград, чтобы он не мог даже в будущем претендовать на роль политического центра, они уничтожат, расстреляют и перережут все наше офицерство, правых и виноватых, интеллигенцию, молодежь, гимназистов, кадетов, всех кого могут, как они это сделали, когда взяли у красных Выборг. Они уничтожат наши государственные учреждения, ограбят заводы, взорвут и увезут флот. Идти с ними освобождать Петроград, не имея достаточной силы, чтобы заставить их с нами считаться, – да этого никогда не простит нам Россия, будущая Россия»[645].

Крайне редко среди русских дипломатов звучали трезвые голоса. Лучше всех понимал необходимость признания независимости Финляндии посол России в Лондоне К. Д. Набоков, который хорошо знал настроения в Лондоне и понимал, что Финляндия уже является независимой, и от признания или непризнания этого факта Россией ничего не изменится, а выгода может быть колоссальной. 14 февраля 1919 г. Набоков телеграфировал Сукину: «Ввиду того, что мирная конференция будет настаивать на независимости Финляндии, считаю, что настал момент России принять инициативу теперешнее правительство Финляндии для нас наиболее благоприятно. Личные мои сношения со здешними финляндскими представителями устанавливают, что они крайне дорожат признанием нами их новорожденной независимости и что было бы близоруко не использовать этого настроения»[646]. Но Колчак был непоколебим, и на телеграмме Набокова есть его резолюция: «Правительство не считает себя вправе при настоящих условиях решать этот вопрос, отложив его до Национального собрания, но оно считает необходимым поддерживать с Финляндией самые дружественные отношения»[647]. 17 февраля Набоков вновь писал Сукину: «Убедительно прошу Вас проникнуться сознанием, что независимость последней (Финляндии. –Л. П.) есть совершившийся факт. Державы Согласия рано и поздно признают ее, и нет никаких оснований думать, что они серьезно будут считаться с тем или иным отношением к этому русского правительства, которое они сами не решаются еще признать»[648].

Одним из наиболее решительных противников немедленного признания независимости Финляндии был бывший министр иностранных дел царской России С. Д. Сазонов. Представитель великой империи никак не мог смириться с ролью жалкого просителя никем не признанной власти. Он искренне считал, что «проклятые чухонцы» должны быть крайне благодарны, что им милостиво позволили участвовать в освобождении Петрограда, а не требовать за это признания какой-то мифической независимости. Но даже Сазонов, будучи опытным дипломатом и проводя все время в Париже и Лондоне, понимал, что обстоятельства сильно изменились не в пользу России и нужно тщательно избегать конфликта с Финляндией. В письме Сукину от 24 февраля он вынужденно признавал: «Хотя Финляндия не имеет права односторонним актом порвать свою связь с Россией, тем не менее полагаю, что при нынешних обстоятельствах нам следует считаться с создавшимся положением, противодействовать которому мы бессильны. Поэтому, ввиду крайней необходимости дать Юденичу возможность подготовить наступление на Петроград, нужно воздержаться теперь от споров с Финляндией»[649].