1917–1920. Огненные годы Русского Севера - Леонид Прайсман

Но Колчак оставался непреклонным. Точка зрения Миллера, Юденича, его собственного военного министра А. П. Будберга, даже колебания Сазонова были ему глубоко чужды. Не изменило его точку зрения ни требование союзников о признании Финляндии, ни возможность скорого ухода Маннергейма с поста регента в результате парламентских выборов. Чем больше его преследовали неудачи на фронте, тем более он ужесточал свою позицию. Он соглашался, что: «Движение финляндцев на Петроград признавалось правительством срочно необходимым», но «финляндское правительство же решило, по-видимому, использовать положение, чтобы добиться крупных уступок с нашей стороны. Условия, поставленные Финляндией, признаны нами совершенно неприемлемыми. С другой стороны, нет никакой уверенности, что даже в случае их принятия, Финляндия реально выступит против Петрограда»[650].

Совершенно такое же отношение к признанию независимости Финляндии было у командующего Вооруженными силами Юга России генерала А. И. Деникина. В телеграмме Колчаку он привел текст своей декабрьской ноты (1918) представителям союзников: «В силу особых отношений, существующих между Россией и Финляндией, русский народ не может допустить вооруженного вмешательства финнов в свои внутренние дела. Территория России может и должна быть освобождена исключительно русскими, при содействии союзных держав»[651]. С тех пор отношение Деникина к участию финской армии в походе на Петроград не изменилось. Он писал о договоре между Маннергеймом и Юденичем: «…этот договор, нарушающий высшие интересы русского государства, является, на мой взгляд, не допустимым и не имеющим ни (пропуск в тексте. –Л. П.) юридической силы»[652]. Для Колчака была неприемлема сама мысль, что частью территории великой Российской империи придется пожертвовать. В то же время, понимая необходимость участия финнов в походе на Петроград, он 23 июня 1919 г. обратился к Маннергейму с предложением принять участие в этой операции и побудить к этому правительство Финляндии. Колчак считал, что для Маннергейма самым важным было то, что он являлся генерал-лейтенантом российской армии, и обратился к нему, как старший по чину – полный адмирал, к нижестоящему по рангу с напоминанием: «Я прошу Вас, генерал, принять это мое обращение, как знак неизменной памяти русской армии о Вашем славном прошлом в ее рядах и искреннего уважения к национальной свободе финляндского народа»[653].

При таком отношении правителей России финская армия не двинулась на Петроград во время наступления русской Северо – Западной армии в мае – августе 1919 г. Даже в конце октября 1919 г., когда Северо-Западная армия вела бои на подступах к Петрограду, а армии Колчака стремительно отступали и участие фин – ских войск в наступлении на Петроград могло переломить весь ход Гражданской войны, Колчак остался непоколебим. 1 ноября 1919 г. он послал телеграмму в Париж: «Категорически заявляю, что ни при каких обстоятельствах я не дам со своей стороны заявления относительно признания независимости Финляндии. Поступаясь территориальными правами России, оно (правительство) поколебало бы основные принципы национальной русской борьбы»[654]. Как писал современный американский историк А. В. Шмелев: «…приближающаяся катастрофа приводила к ужесточению взглядов и политики и большей несговорчивости в чем бы то ни было»[655].

Можно только поражаться отсутствию элементарного государственного чутья у руководителей Белой России – А. В. Колчака и А. И. Деникина. Казалось, им было важнее перед лицом истории заявить о своей непоколебимой защите территориальной целостности великой России, чем пойти на необходимые кажущиеся уступки, чтобы эту Россию спасти. Последняя надежда на спасение Северной области и всей страны была упущена.

Осенью 1919 г. ВССО одержали ряд побед и освободили от большевиков колоссальную территорию, в плен были взяты 14 тыс. красноармейцев, более 90 % которых вступили в ВССО. Высшее командование армии, в первую очередь начальник штаба Квецинский, разрабатывало новые планы наступления на основных направлениях: на Вологду и на Котлас, совершенно не считаясь с невыносимыми погодными условиями зимой, с тотальной нехваткой сил для их осуществления. Уставшие от осеннего наступления войска, хуже снабжаемые, с большим количеством 18-летних новобранцев и пленных красноармейцев, мечтавших в декабре 1919 г. только о возвращении домой, стремительно теряли боеспособность.

Успехи осеннего наступления войск СО, поход Юденича на Петроград в октябре – ноябре 1919 г., наступление Вооруженных сил Юга России на Москву, сопровождавшееся громкой пропагандой, привели к довольно неожиданному результату: в ноябре 1919 – январе 1920 г. несколько сот человек из выехавших осенью вернулись в Северную область. Некоторые из них не могли перенести тяготы эмигрантской жизни. Евгения Фрезер уехала вместе с матерью и братом 11 сентября 1919 г. к близким родственникам (к бабушке и дедушке) в Шотландию. Они были окружены теплотой, заботой и вниманием, жизнь в послевоенной Шотландии казалась райским сном после полуголодного существования в Архангельске. Они стали получать письма из Архангельска от отца, уговаривавшего их немедленно вернуться домой. Он писал о том, что после ухода союзников белая армия сплотилась и начала наступление: «В Архангельске царил оптимистический настрой, впереди маячила победа, а с ней конец Гражданской войны , он озабоченно указывал, что самым главным теперь является наше образование. большевики почти разбиты». Но мать Евгении Фрезер решила вернуться из родительского дома в Шотландии, т. к. «не желала быть обузой для родных»[656]. 2 декабря 1919 г. семья отплыла в Архангельск. Среди пассажиров были англичане, владевшие до революции различными предприятиями на Севере и теперь надеявшиеся возобновить свой бизнес. 2 января 1920 г. корабль причалил в Мурманске. На берегу их встретил дядя Евгении, командующий мурманским гарнизоном полковник П. А. Дилакторский, радостно уверявший их, что все идет хорошо. О том, что все далеко не так хорошо, они узнали только в начале февраля. С большим трудом семья из трех человек, видимо, благодаря английскому подданству матери, смогла покинуть Советскую Россию в 1921 г. уже навсегда.

В начале января 1920 г. положение белых на основных фронтах Гражданской войны стало катастрофическим. Верховного правителя адмирала Колчака чехи выдали эсеровскому Политцентру в Иркутске, вскоре он оказался в руках большевиков и был расстрелян, остатки его армии отступали к Чите под защиту японцев. Северо-Западная армия генерала Юденича была разбита и интернирована в Эстонии. ВСЮР стремительно откатывались от Москвы на Дон и Кубань. Многие на Севере опасались, что следующий удар Красная армия нанесет на их фронте. Большевики прекрасно использовали это обстоятельство в своей пропаганде, игравшей на чувстве страха солдат маленькой Северной армии перед огромной Красной, обещавшей им скорое возвращение домой и материальное вознаграждение за принесенное оружие или голову офицера. В листовках гордо сообщалось: «…бьем Колчака, гоним Деникина, отбросили Юденича, несмотря на то что их армии многочисленны, и поэтому, справившись с ними, сбросим вас в Белое море, и помните – пощады не будет, а потому бейте золотопогонников и переходите к нам»[657]. В другой листовке: «Неужели вы серьезно предполагаете продолжать борьбу с нами? Ведь мы можем вас в любой момент сбросить с вашего пятачка пинком ноги в море». Воззвания, обращенные к офицерам, звучали иначе: «Братья офицеры, опомнитесь, перестаньте быть наймитами своего и иностранного капитала. Неужели вас ничему не научил горький опыт ведущейся борьбы? офицеры восстановлены в прежних правах , в армии введена прежняя дисциплина, комиссары работают вместе с командным составом, офицеры получают большое вознаграждение и вместе со своими семьями обеспечены пайком, причем даже имеют попрежнему денщиков»[658].