1917–1920. Огненные годы Русского Севера - Леонид Прайсман

Американцы очень любили подчеркивать любые случаи неповиновения в британских частях и желание их скрыть британским командованием. Г. Смит писал 3 марта 1919 г.: «Королевскому Ливерпульскому полку в Кице было приказано выдвинуться вперед и прорвать осаду большевиков, но они отказались (и англичане не назвали это мятежом! –Прим. автора.)»[609]. И как последним аккордом этих сложных отношений между союзниками была драка между американцами и англичанами в Мурманске, накануне отъезда из России, описанная Смитом: «17.6. Прибыли в Мурманск в 7:30 утра. Была драка с английскими солдатами, суда которых стоят на пристани. Обошлось без жертв»[610].

Американцы совершенно не понимали, зачем их послали в эту холодную и негостеприимную страну. Они рвались в бой на Западном фронте, а их загнали в далекий край, с совершенно непонятной целью. Зачем они здесь? Шу выразил впечатление большинства американцев: «Интересно, зачем мы здесь? что за гнилая дыра, в которую нас загнали?»[611] Им говорили, что они должны бороться в первую очередь с немцами и финнами, а затем с немецкими союзниками – большевиками, которых ненавидит большинство русского населения. Но действительность сильно отличалась от этой картины. Они не увидели ни одного немецкого солдата. Им пришлось воевать в тяжелых условиях против Красной армии и с ужасом убеждаться, что большинство местного населения и даже часть солдат вооруженных сил Северной области их ненавидели. Особенно возросло возмущение солдат союзников после окончания Первой мировой войны. Рота 339-го полка после заключения перемирия направила петицию в Конгресс США: «Мы убеждены, что Архангельская экспедиция, если когда-то и была необходима, то сейчас не может быть оправдана ни с гуманной, ни с военной точки зрения»[612]. В. Макензи писал домой: «Почему нас еще долго держали в тренировочных лагерях, в то время, как наши товарищи были отправлены во Францию? Почему мы, представители настоящих патриотов Детройта, поддерживали британскую экспедицию?»[613] Это был проклятый вопрос для солдат союзников. Зачем? «Прошел слух, – пишет в феврале Шу, – что рота ливерпульцев отказалась выйти на позиции, хотят знать, за что воюют. Вопрос непростой, у нас правда не было времени над ним задуматься, но и на нас влияет неопределенность»[614]. Солдатам часто не хватало просто информации. Сержант Теодор Колбе по возвращении домой в марте 1919 г. в интервью корреспонденту газеты «Детройт ньюз» говорил: «Люди постоянно ждали от офицеров информации, которая могла бы их поддержать морально, но единственное, что они получили, это циркуляр, подписанный лордом Милнером – британским военным министром»[615].

Но что делают американские солдаты в России, не понимали не только они сами, но и государственные деятели США. Англичанам удалось с трудом уговорить президента США Вудро Вильсона направить войска в Россию, хотя бы только для боев с немцами, помощи чехословакам и охраны железных дорог и тыловых сооружений. При всем отрицательном отношении президента к большевикам, отношение его к различным антибольшевистским режимам было немногим лучше. В письме близкому другу, одному из представителей США в России полковнику Хаузу Вильсон писал, что «обливается кровавым потом» при мысли, что делать в России. Он говорил, что как только начинает обдумывать русскую проблему, то она расползается на куски «точно ртуть под моим прикосновением»[616]. Как писала современный американский историк Бетти Миллер-Унтербергер, Вильсон опасался, что любое вмешательство в Россию, даже с целью спасения чехов, будет признано антибольшевистским и нарушит 6-й принцип из знаменитых «14 принципов» Вильсона[617]. Отправленная в марте 1919 г. из Парижа в Россию небольшая делегация американских дипломатов во главе с В. Буллитом была очарована Лениным и Троцким. Буллит писал Вильсону, что в России «нельзя создать ни одного правительства, кроме социалистического». Он утверждал, что сторонники Ленина так же умеренны, как и другие социалисты. Буллит был убежден, что, если победят Колчак или Деникин, произойдет еще более кровавая чистка. То, что он писал о Ленине, может восприниматься как анекдот: «Весьма поразительный человек – откровенный, прямой, добродушный и простой, но также гениальный, с большим юмором и ясностью мысли»[618]. При таких взглядах руководства США вести пропаганду среди американских солдат в России было некому. Солдаты были даже лучше осведомлены о том, что представляют собой большевики, сталкиваясь со случаями их нечеловеческой жестокости к местному населению или к военнопленным[619].

«Полярных медведей» ждала дома торжественная встреча. В Детройте Комитет по организации встречи возглавлял мэр Детройта Франк Кузенс. Сенат штата Мичиган проголосовал о награждении участников экспедиции серебряным кольцом, а раненых – медалью работы Пауля Маншипа. В мае 1930 г. в пригороде Детройта в парке Белой Капеллы был воздвигнут памятник полярному медведю. На обелиске – слова Стефана Декатура: «Наша страна в отношениях с другими странами не всегда стоит на верной стороне, но это наша страна»[620]. Попытка участия в борьбе с одним из самых страшных террористических режимов в истории человечества была признана ошибкой.

Выдающуюся роль в разгроме красных финнов, которых поддерживали тысячи русских солдат и матросов под командованием русских офицеров, сыграл главнокомандующий финской армией генерал К. Г. Маннергейм. Швед по происхождению, не знавший финского языка, создал за короткое время армию, разгромившую красных финнов и поддерживавших их русских солдат и матросов. Генерал ненавидел немцев, которых финское правительство пригласило принять участие в освобождении страны. Но к моменту высадки в Ханко немецкой Балтийской дивизии под командованием генерал-майора графа Р. фон дер Гольца основные силы красных уже были разбиты. В освободителе Финляндии финский и русский патриотизм сочетались органически и не противоречили друг другу. Много лет живший и служивший в России, для которого русский язык стал вторым родным языком после шведского, человек консервативных взглядов, он с ужасом наблюдал за развалом страны после революции 1917 г. Он был одним из немногих русских генералов, не присягнувших Временному правительству и при этом сумевших остаться на службе в армии[621]. Уже весной 1917 г. Маннергейм предпринимал попытки начать борьбу со все углубляющейся революцией. В марте, возвращаясь из отпуска в Петрограде, где он чуть не стал жертвой расправы со стороны революционных толп, он пытался уговорить командующего Румынским фронтом генерала В. В. Сахарова возглавить контрреволюционное движение. С генералами П. Н. Врангелем и А. М. Крымовым Маннергейм обсуждал планы похода на Петроград, но они с горечью констатировали невозможность осуществления этого плана, т. к. все железные дороги находились под контролем советов. Соотечественник генерала М. Франк, служивший вместе с ним, описывает возвращение с генералом в декабре 1917 г. из Одессы в Финляндию: «Было исключительно “модным” среди одичавшей солдатни вытаскивать офицеров из поездов, и после этого процесс бывал короток. Большинство офицеров снимали погоны, но Маннергейм на это не соглашался и ехал в полной генеральской форме с царскими вензелями на плече»[622].