Труба Иерихона - Юрий Никитин

Он ощутил, как дрогнули и непроизвольно сжались пальцы.Виолетта тихонько рассмеялась, полные алые губы приоткрылись. Она дразнящепоказала острый язычок. Он мелькнул между белых зубов, как язычок огня, Дмитрийчувствовал, как кровь сразу воспламенилась, понеслась по телу горячей волной,ударила в голову.

На миг в мозгу промелькнула странная картина. Почудилось,что уже переживал подобное, что вот так же самая прекрасная женщина протягивалак нему руки, обещала все блаженства, которые он только возжелает получить, столпрогибался под тяжестью обильных яств, а он, грязный и в рубище, в испугеотодвигается в глубь пещеры, глотает голодную слюну, старается не смотреть на голуюженщину и в то же время не может оторвать от её зовущего тела жадный взгляд...

Ах да, это было не с ним, это он вспомнил картину «Искушениесвятого Антония», где бедному голодному отшельнику-аскету являются в голодныхвидениях то голые пышные бабы, то накрытые столы!

Он шумно выдохнул воздух, сказал потрясённо:

Ну, даёшь...

Нравится? спросила она довольно. Жрякай. А потом я тебяугощу кое-чем ещё...

Она промурлыкала таким сладеньким голосом, что и без тогогорячая кровь вскипела, он готов был прыгнуть от порога на постель. В мозгупромелькнули постыдные картинки, кипящая кровь раздула гениталии.

Виолетта засмеялась счастливо:

Вижу, вижу!.. Но пока не слопаешь всё, в постель не пущу.

А ты?

Я уже поела. Стану я тебя дожидаться!.. Впрочем, закомпанию...

Грациозно соскочила, красиво, как балерина, прошла к столу.Полные груди слегка колыхались, ярко-красные соски смотрели в разные стороны.Смеющиеся глаза хитро скользнули по его напряжённой фигуре.

Дмитрий наконец опустился за стол. Одуряющие запахи кружилиголову. Из глубины души прорывался дикий зверь, что сейчас сожрёт всё, сгрызётс косточками, а потом набросится на эту сочную и зовущую самку.

Виолетта села по ту сторону. Глаза её задумчиво пробежали пороскошным блюдам, пальчики на миг зависли над ломтиками рыбы.

Советую, сказала она, начать вот с этого... Сперва разжечьаппетит...

Разжечь? воскликнул он. Куда ещё? У меня уже голодныеспазмы...

Так ешь же, сказала она с некоторой ноткой удивления. Какойты... Не сдерживайся, не стесняйся. Никаких манер, ничего сдерживающего!..Освободись от этих комплексов!.. Почувствуй себя свободным, раскованным!

И Дмитрий начал пир. Он в самом деле вскоре ощутил, какулетучиваются все эти комплексы, глупые правила, когда надо помнить, в какойруке вилку, в какой нож, под каким углом держать, мясо срезать ровнымикрасивыми ломтиками, да на фиг все эти манеры, сдерживающие природные инстинктычеловека, искажающие его натуру, его естество...

Он хватал обеими руками, рычал от удовольствия, пожиралмясо, запивал красным вином, пожирал рыбу и запивал её тоже красным, и на фигправила, что к мясу красное, а к рыбе обязательно белое, на фиг всё, чтопридумывалось в королевских замках от нефига делать, под эти пританцовывания инелепые размахивания шляпами! Он мужчина, он жрёт, как зверь, он и есть зверь!

А потом он прыгнул к ней прямо от стола, рычащий ираспалённый. Даже не вытер лоснящиеся от жира пальцы, схватил, бросил на ложе ивзял быстро, грубо, неистово. И тут же, ещё не восстановив бурное дыхание,ощутил новый прилив звериной силы, похоти. Теперь начал наслаждаться медленнее,ничего не пропуская, стараясь взять всё от этой самой древней и самой мощнойстрасти...

А потом он лежал на спине, бездумно глядя в потолок. В еготеле что-то происходило. Просыпались жилки, какие-то спящие органы, которых онраньше не знал и не чувствовал, по всему телу растекалось ощущениесопричастности с этим миром, сроднённости с ним.

Это было странное чувство. Приятное, очень приятное иодновременно тревожащее. Он не понимал, что может тревожить, ибо организм явностал богаче, он больше чувствует и больше воспринимает. Теперь он словно бы могпонимать язык зверей и птиц, как говорится в сказках, понимать насекомых...

Насекомых, мелькнуло в мозгу. Почему подумалось о насекомых?Кто ещё говорил о насекомых? Достоевский? Почему Достоевский, о насекомыхговорили многие. Сладострастное насекомое... Это говорил не только Достоевский,любой биолог говорит...

Тело сладко вытянулось, из глотки вырвался довольный рык.Мышцы напряглись, расслабились, он с ликованием чувствовал, как отозваласькаждая жилка, как шелохнулся каждый хрящик.

Ну как? послышался рядом весёлый голосок.

Он прорычал:

Жизнь хор-р-р-роша...

Тихий смех был ответом. Он повернул голову. Она смотрела емув лицо, чистая и светлая, на щеках ямочки, в глазах веселье, губыполураскрылись. Он поцеловал долго и неторопливо, упиваясь сладостью её полныхи горячих губ.

Солнце защекотало в носу. Он скривился, с трудом удержалсяот чиха, открыл глаза. Виолетта мирно и чисто спала рядом, бесстыдно раскинувноги, одну и вовсе закинула ему на живот. Солнечный луч соскользнул на еёрастопыренные пальчики, красные ногти заблестели, как драгоценные рубины.

На будильнике для звонка отмечена цифра шесть, а сейчасстрелка подбирается только к четырём. Дмитрий как можно неслышнее соскользнул спостели. Сердце сжималось от нежности. Самая лучшая на свете женщина... пустьспит, пусть наслаждается каждым мгновением сновидений. А они у неё должны бытьтакие же ангельские, как она сама...

Ещё через час он входил в конспиративную квартиру прямо вцентре города. Все верно, в центре затеряться легче, но, когда он увидел напороге рослого золотоволосого парня... нет, мужчину лет под тридцать пять,захотелось выругаться. Если это один из тех, кто пойдёт с ним на акцию, топроще сразу повеситься. Высокий и широкий в плечах, тот похож на былинногобогатыря, переполненного силой настолько, что та открыто переливается черезкрая, выплёскивается широкой улыбкой и готовностью рубить голову Змею, помогатьстарушкам переходить улицу, взрывать имперские самолёты или по-тимуровскиискать заблудившуюся козу подслеповатому бедуину.

Вот только золотые волосы богатыря были перехвачены на лбуярко-зелёной повязкой, что придавала ему хищный вид. В комнате помимозолотоволосого богатыря находилось ещё трое. Поджарые и смуглые арабы, все троес чёрными, как спелые маслины, глазами. Разница лишь в том, что одному явно засорок, второму не больше тридцати, а третий совсем мальчишка, вряд ли старшечем семнадцать-восемнадцать. А если учесть, что южане обычно выглядят старшесвоих лет, то ему может быть и вовсе пятнадцать.

Все четверо встали, приветствуя его как старшего. Арабыслегка поклонились. Совсем чуть-чуть, но уважительно, как человеку, которомуподчиняются не за его звание, а из-за его высоких достоинств.