Иллюзия отражения - Петр Катериничев

– Так кто меня приглашает в гости?

Водитель, седой, худой, как жердь, даже не поменялся в лице: произнес, глядя прямо перед собой:

– Барон Эдгар Антуан де Сен-Клер.

– Почему так изысканно?

– Не могу знать.

Забавно. Один из самых богатых людей планеты. И один из самых влиятельных. Не принять его приглашение нельзя. А принять... И что тут будет меньшим злом? Об этом я даже не задумался. Похоже, воздух Саратоны сыграл со мною шутку: думать я здесь разучился. А может, оно и к лучшему?

– Трогай, – сказал я.

– Простите?.. – не понял водитель.

– Поехали.

«Простимся, друзья, перед дальней дорогой, пусть легким окажется путь...» Алкоголь ласкал сердце мягкими лапками, вот только... друзей у меня здесь нет. А где – есть? Или – время меняет все? И – навсегда?

Через сорок минут мы подъехали к ограде поместья, за которым был разбит регулярный парк – с каскадами фонтанов, скульптурами из мрамора и бронзы; поодаль располагался дом в стиле итальянского палаццо; литые чугунные ворота разошлись в стороны при нашем приближении, мы проехали территорию; лимузин остановился у небольшого павильона; от него шла мраморная колоннада и обширная терраса; на ней был накрыт стол. Подошел слуга в белоснежном смокинге, распахнул дверцу автомобиля, сделал приглашающий жест. В джинсовом комбинезоне, кроссовках и майке я почувствовал себя садовником. Пистолет я оставил на сиденье. Он был здесь бесполезнее кочерги.

Как нелепы штампы! Особенно если они касаются людей! Наши собственные или навязанные нам другими! Ведь я действительно представлял Эдгара Сен-Клера мрачноватым старцем в черном, застегнутом на все пуговицы старорежимном сюртуке, в черных ботинках, сутулого, мешковатого, шамкающего... А ко мне вышел сухощавый высокий широкоплечий старик в темных свободных джутовых брюках, в синей рубашке с расстегнутым воротом, загорелый, голубоглазый. Да к тому же выше меня головы на полторы. Он поздоровался кивком:

– Прошу извинить, что приглашение мое вызвало у вас столь... эмоциональную реакцию.

– Погорячился. Нервы, знаете ли.

– Мы осведомлены, что на те или иные события вы реагируете порою непредсказуемым образом, но начальник охраны, по-видимому, не счел нужным тщательно проинструктировать людей, отправленных к вам с приглашением, о необходимости проявления исключительного такта по отношению к вам. Он уволен.

– Скоро.

– Он был хороший работник, но, видимо, заскучал на руководящей должности и захворал неизлечимым недугом: самодовольством. Это мешает ему видеть мир таковым, какой он есть.

– А вы это можете?

Старик промолчал; жестом пригласил к столу. С террасы открывался великолепный вид на океан.

– Аперитив?

– Нет.

– Немного супа?

– Да.

Обед был скромным. Овощной протертый суп, запеченная рыба, несколько сортов сыра, взбитые сливки с фруктами на десерт. По правде сказать, аппетита у меня не было. Принятый единым духом стакан ржаной породил в усталом моем мозгу вялую дурашливость; в голове, пустой и гулкой, болталась грассирующая фраза вождя мирового пролетариата: «А вас, батенька, мы расстреляем! Только перед этим выпейте-ка чайку! И – непременно с сахаром!»

После обеда господин Сен-Клер пригласил меня выкурить сигару. Мы переместились в кресла за маленький столик; солнце уже зашло, но закат продолжал полыхать, окрашивая океан золотым и алым.

– Надеюсь, господин, Дронов, вы догадываетесь, почему я вас пригласил?

– О да. Сначала мне нужно написать расписку?

– Расписку?

– Ну да. Кровью.

– На вас действует закат.

– Может быть. Скажите, барон Сен-Клер, с Али Латифом вы встречались здесь же?

– Встречались? Может быть, вы мне скажете, о чем мы могли беседовать с этим пастухом? – с улыбкой спросил Сен-Клер.

– О деньгах. В этом году в Афганистане собран рекордный урожай опия. Что-то около четырех тысяч тонн. Четыре миллиона килограммов. Четыре миллиарда граммов. Чтобы сильно не путаться, примем, что стоимость грамма опия-сырца примерно равна стоимости одной десятой грамма диацетилморфина, или героина, обычной розничной дозы. В России это стоит два с половиной – три доллара, в Европе – до десяти долларов. Вычтем накладные расходы и потери при транспортировке... Значит, речь идет о прибыли примерно... в двадцать пять миллиардов долларов. Это если по-скромному.

Хороший повод для встречи. Али Юсуф Латиф прибыл побеседовать с вами. Он решил, что сумеет сделать вам предложение, которое вы не можете отклонить. А вы – отклонили. Вот только одно мне неясно...

– Что же?

– Вы нашли себе другого партнера? Или согласиться на встречу вас попросили ваши американские друзья?

– Зачем?

– Выманить Али Латифа. На выстрел. Он был умен и осторожен. Но начал строить собственную схему. А кому нужны чужие схемы? Если есть свои?

Сен-Клер молчал долго. Потом разлепил губы, спросил тихо:

– Вы всегда говорите то, что думаете?

– Нет. Но за этим столом – к чему церемонии?

– У вас богатая фантазия.

– Не жалуюсь.

– Вы умный человек, господин Дронов. Подумайте сами, почему производство ракет, бомб, авианосцев считается престижным, значимым, законным, а производство наркотиков – нет? То же оружие. И – громадная индустрия. Что мне добавить к этому? Что вся история человечества – это история оружия? История войн? История уничтожения? Без противостояния не было бы прогресса. – Сен-Клер помолчал, улыбнулся. – Я вижу, вы со мной не вполне согласны. Или – совсем не согласны. Но мир этот никому не изменить. А что до вашей версии... Она любопытна, как сюжет для романа. И только. А знаете, господин Дронов... У нашего банковского клуба есть аналитический центр... По уровню решаемых задач он сопоставим с подобными центрами иных государств. А многие – превосходит. Как у вас с работой?

– Прояснилось. Я восстановлен в должности спасателя.

– Спасатель – это не должность. И даже не профессия. Как у поэтов – состояние души.

– Поэты создают иной мир. Потому что не выживают в этом.

– Они ни в каком не выживают, – отрезал Сен-Клер. Помолчал, глядя в темнеющую даль океана. – Я могу попросить вас об одолжении?

– Попросить – можете.

– Вы написали письмо...

– Оно адресовано не вам.

– Тем не менее... Герцогиня прочла, позвонила мне и обрушила на меня горы обвинений... Они несправедливы.

– Вас пугают ее обвинения?

– Меня давно ничего не пугает.