Заступник. Твари третьего круга - Арина Свобода

– Я этого не говорил!

– Что?! Ты же сам…

– Я сказал, что мне незачем было искать переход для одного себя. Но сегодня… Грай сказал, у вас будет ребенок. Я подумал… Мы могли бы вместе… – Эрран опустил голову. – Конечно, я не могу обещать на сто процентов, но я почти уверен. Все расчеты… Я проверял и перепроверял столько раз. Это на севере, на самой оконечности материка.

– Там горы, – сказала Ланка, открывая глаза. – Там даже Узла никогда не было. Только горы и снег.

– Да, – подтвердил Эрран. – Именно поэтому… слишком сложно добраться.

– Но все-таки можно, – сказал Грай.

– Да, безусловно, – подтвердил Эрран.

– Постой, а как ты… Ведь Ник пропал, кто же откроет дверь? Разве это под силу кому-нибудь, кроме истинного Заступника?

Эрран видел, что она отчаянно хочет поверить ему и боится.

– Я думаю, что смогу сделать это. С помощью излучателя. Он воспроизводит мозговые волны Ники. Если воспользоваться достаточно мощным усилителем…

* * *

Пчелы гудели басовито и серьезно. Когда очередной полосатик, напоминающий маленького летающего тигренка, падал в середину цветка, тонкий стебелек ромашки – именно они в изобилии росли вокруг хижины – сгибался, и цветок выглядел виновато повесившим голову.

За домом стояли ульи, пять штук, похожие на домики старухи-криворучки из детских сказок. «Что ты, добрый молодец, маешься? Светлого Леса пытаешь али от Темного Города лытаешь? Долгая дорога, пустая сума – не видать тебе счастья…» Каждый раз при взгляде на одинаковые бочонки с нахлобученными сверху соломенными шляпами Ник, словно наяву, слышал певучий мамин голос.

Он погладил ближайшую крышу улья – нагретая солнцем сухая трава ласково щекотнула ладонь – и зашагал к сараю. Дымка замычала требовательно и протяжно.

– Иду, иду… – отозвался Ник. – Потерпи, голубушка.

Корову он подобрал из жалости – отощавшую до состояния живого скелета, покрытую лишаями и струпьями. Выхаживать не умел – просто кормил да обтирал мокрой травой. И ничего, выправилась скотинка. Зато теперь вдоволь было свежего, густого молока – уж доить-то Ники, родившийся и выросший в деревне, умел. И слова эти, про голубушку, были оттуда же, откуда и сказка про злую старуху, – из детства. В котором рядом всегда были мамины руки, шершавые от постоянной работы по дому и такие нежные…

Ник вздохнул. Какие же смешные у него были тогда проблемы! Вредный одноклассник. Папаша, любящий отвесить тумака по пьяному делу. Подзатыльник от Фолли: не распускай нюни, братишка! Всё? Всё. Как мало. Как просто. А тогда казалось – жизнь рушится.

Тугие белые струйки вонзались в дно и стенки ведра: взз-взз-взз… Руки привычно делали свое дело, не мешая мыслям течь лениво и спокойно.

Он долго не решался выйти к людям. Хотел уползти, как раненое животное, и тихо скончаться вдали от людских глаз. Но тело бунтовало. Тело жаждало жить! И он не выдержал. Разрываясь между жалостью и презрением к себе, Ник поплелся в город. Домой. Под крыло к Фолку.

На площади бурлила толпа. Празднично одетые люди толкались, напирали друг на друга, поднимали на плечи детей. Ник прислонился к фонарному столбу – от голода мутило, перед глазами плавали разноцветные круги – и подумал, что осталось совсем чуть-чуть, две улицы. Смотрел, слушал. Тогда и узнал, что сны перестали приходить к людям. Значит – получилось? Но радости почему-то не было, только тоска и боль. Теперь-то он точно никому не нужен!

Высокая худая старуха, проходившая мимо, остановилась. Поджала тонкие бесцветные губы. И… сунула ему в руки теплую буханку хлеба. Пока Ник хлопал глазами, она качнула головой – не то осуждая, не то сочувствуя – и скрылась в толпе.

Он сожрал хлеб тут же, давясь и подбирая упавшие на грудь крошки.

На трибуну поднялся мэр – круглый, толстый, лучащийся самодовольством.

– …моя прямая обязанность. Но я бы хотел представить вам человека, которому город обязан счастливым избавлением от нависшей над ним опасности. Прошу!

Площадь захлестнул шквал аплодисментов. На мгновение Нику показалось, что его сейчас собьет с ног звуковая волна, но человек, поднявшийся на трибуну, воздел руки, и грохот оваций смолк, как по волшебству. Фолк!

Ник прищурился, разглядывая брата. Дорогой костюм, сверкнувшие на запястье золотые часы, широкая добродушная улыбка – похоже, тот был в полном порядке.

– Спасибо, – с достоинством произнес Фолк и склонил голову, пережидая очередной вал аплодисментов и приветственных выкриков. – Я обещал вам защиту. Я выполнил свое обещание. Отныне Темный Город не страшен никому. Аномалия уничтожена. Монстры больше не потревожат вас. Живите свободно, растите детей, не боясь наказания. Я сделал это ради своего города!

Фолк повернулся и стал спускаться с трибуны, провожаемый грохотом аплодисментов, свиста, криков и лесом поднятых рук.

– Ты сделал? – прошептал Ник, не в силах поверить услышанному.

Нельзя возвращаться. Кто он теперь для Фолка? Ненужный свидетель, способный отобрать все – славу, почет, место среди правящей верхушки города… Что перевесит – братские чувства или стремление к власти? Ник горько усмехнулся и принялся выбираться из толпы. Прочь из города. Подальше от всех…

Он шел долго, очень долго. Где-то попрошайничал, где-то крал еду или одежду. И видел, как меняется жизнь. Сначала из нее ушел страх – твари действительно исчезли. Потом пришло веселье – надрывное, на грани безумия. Люди поняли, что теперь можно все! И тогда наступил хаос.

Пару раз Ника крепко побили – просто за то, что у него нечего было взять. Двери стали надежно запираться, украсть что-либо не удавалось, а однажды его чуть не убил хозяин, выскочивший на крыльцо с ружьем. Все чаще попадались разоренные деревни, все больше трупов встречалось на его пути. Возле одной из таких деревень Ник и подобрал Дымку.

Ему было страшно. Мысль о том, что он натворил, сводила с ума, заставляла ненавидеть себя и еще больше – их, тех, кто так ужасно распорядился обретенной свободой. Когда Ник заблудился в лесу и понял, что не может найти дорогу к людям, он даже обрадовался – уж лучше умереть здесь, чем день за днем смотреть на превращение твоего мира в жуткую карикатуру на Темный Город. Но спустя несколько дней он вышел к заброшенной избушке. Ник не верил, что сможет выжить в одиночестве в диком лесу. Но через несколько недель даже научился получать удовольствие от такой жизни. И впервые, кажется, почувствовал покой…

Ник похлопал корову по горячему пятнистому боку и осторожно, чтобы не расплескать, понес ведро в дом. Остановился на крыльце. Присел на нагретую солнцем ступеньку, прислушался. Звонко перекликались птицы, мирно гудели пчелы, вздыхала и тяжело переступала ногами по хрусткому сену Дымка… Из-за дома вылетела крупная черная бабочка – с развернутыми крыльями она была похожа на кусочек ночной темноты размером с тарелку. Диковинное насекомое бесшумно подлетело к Нику, уселось на плечо. Он скосил глаза, рассматривая густую, переливающуюся тьму. От бабочки чуть заметно веяло холодом и доносился странный, резкий запах. Как от лежащих в полотняном мешочке сушеных грибов.