День другой – кошмар все тот же - Евгений Меньшенин

Однажды я спросила у него, почему он все время молчит, даже реветь начала, мол, ты там, наверное, запил уже, приеду за тобой в город и увезу домой. И тогда Олег мне и сказал, что снова взялся писать рассказы, поэтому все время молчит. Я спросила его: как это связано? Он сказал, что все время думает о сюжетах, а поделиться не может, мол, если расскажет, то читать неинтересно будет. Потом сказал, что, когда начал писать, даже оживился немного, хотя по его голосу я бы не сказала, что он оживился. Он не был веселым, больше каким-то отрешенным, хладнокровным, говорил без радости, будто скрывал что-то за этими словами, может, он пытался мне показать, что у него все хорошо, но я-то слышала, что не хорошо.

– Вы просили у него почитать его рассказы, которые он писал?

– Да.

– И что он сказал?

– Сказал, потом, когда допишет.

– Он отправлял рассказы вам лично?

– Нет. Я видела их, когда он выложил их во «ВКонтакте».

– Вы пользуетесь соцсетью?

– Да, у меня есть планшет.

– Вы прочитали рассказы?

– Я… – женщина запнулась. – Я пыталась. Но… Когда я наткнулась на это… я … я чуть не… у меня случился шок.

– Вы сообщили в полицию?

– Нет.

– Почему? Вы знаете, что грозит за сокрытие преступления?

– Потому что… когда я прочитала, он уже был в полиции. Мне позвонили оттуда и пригласили на допрос.

– И еще вопрос. Употреблял ли Олег запрещенные препараты? Алкоголь?

– Ну они пили пиво с Васей, но в меру, насколько я знаю. А про наркотики я ничего не знаю.

– Вы водили Олега к психотерапевту?

– Нет, зачем?

– Вас не беспокоила его мания преследования? Боязнь темноты? Странное желание выключать свет и бежать из комнаты со всех ног?

– Про манию преследования я не слышала.

– Но про остальное вы рассказали нам.

– Мне кажется, все дети боятся темноты. Да и какие у нас в поселке терапевты? Вы о чем? У нас их и до сих пор там нет. Я только один раз водила Олега к бабке Граппе, которая в деревне Пылаева живет. У Олега тогда сны были…

– Что за сны?

– Кошмары. Обычные детские кошмары.

– Видимо, не совсем обычные, раз вы его повели к бабке.

– Да, не совсем. Он от страха мочился в постели.

Кто-то в зале хихикнул.

– Сколько лет было Олегу? – спросил обвинитель, едва сдерживая улыбку.

– Ну, это был класс шестой, как раз, когда он писал рассказы с пауками на обложках.

– И вы повели его к бабке? Почему не к врачу?

– Потому что в нашей больнице было лучше не лечиться в то время. Они только хуже делали. А бабушка была знакомая, она мне лечила спину и запястье, когда я его вывихнула. Она от порчи людей спасала. Вот и Олега мне полечила. У него сны сразу прошли.

– После бабки?

– Да. Примерно…

– Как выглядело это лечение?

– Она дала нам настойку из трав, мы их заваривали в ванной, и Олег купался, потом полегче становилось.

– И кошмары больше не снились?

– Нет, через несколько процедур они закончились.

– Хорошо. У меня все. Спасибо.

Олег проводил маму взглядом. Она вытирала слезы, которые, казалось, никогда не остановятся. Олег вздохнул. Мама взглянула на него и отвернулась. Ее провожали и другие взгляды, и все были недовольны, что ее страдания даже издалека не напоминают страдания узников инквизиции. Надо было дать больше жару, ведь она воспитала маньяка! Убийцу!

– Хочу пригласить для допроса главного свидетеля, который прожил последние годы с подозреваемым.

– Вызывается свидетель Надежда Бабина, – сказал судья.

В зал вошла девушка. Она села в кресло лицом к залу.

– Расскажите нам, пожалуйста, когда вы познакомились с подсудимым.

– В две тысячи десятом на рок-концерте.

– Сколько вы прожили вместе?

– До две тысячи пятнадцатого года. Это пять лет. Потом мы расходились. Я полгода жила у мамы, а потом мы снова сошлись.

– Почему вы разошлись?

– Потому что Олег начал писать.

– Писать что?

– Эти свои истории. Рассказы.

– Вы из-за этого ушли?

– Да, из-за этого.

– Поясните, пожалуйста, мы не совсем понимаем, почему из-за этого можно уйти от человека?

– Писательство изменило Олега. Как уже говорили до меня, раньше Олег был другим. Он был веселее. Но потом он стал депрессивным. Молчал, почти никуда не ходил. Отказывался встречаться с друзьями. Выгнать его из дома было практически нереально. На меня он почти не обращал внимания. Куда бы я его ни звала, он отнекивался. Глаза блуждали, будто он вообще не в этом мире. Я ему говорила, что на меня надо обращать внимание, ведь я девушка, но он пропускал это мимо ушей.

– Вы ссорились?

– Нет. Не получалось. Хотя я пыталась. Грозилась уйти, пыталась закатить ему скандал. Знаете, когда ваш муж пьет и гуляет, это хоть как-то бодрит отношения, хоть какие-то эмоции. Тут же ничего. Полный ноль. Он будто умер, а его труп перекатывался из угла в угол, пока Земля крутилась.

Кто-то в зале хихикнул.

– Свидетельница, давайте без оскорблений, – сказал судья.

– Извините, но я просто не могла больше терпеть. Я собрала вещи и ушла. Сказала Олегу об этом уже на пороге. Он вроде бы на секунду оживился, пожал плечами, даже проводил меня. И все. Я ушла.

– Когда это произошло?

– В октябре две тысячи пятнадцатого года.

– До дня рождения Олега или после?

– До.

– Но вы вернулись?

– Да.

– Когда?

– В мае две тысячи шестнадцатого.

– Почему вы вернулись?

– В январе я позвонила Олегу, хотела заехать и забрать остатки вещей. Мы разговорились, что показалось мне удивительным, я не думала, что он еще может разговаривать. Он будто ожил. В голосе появились интонации, причем если