Княжна для викинга - Анна Лакманова

Вскоре к Любаве примчалась девочка. Улыбаясь, она радостно выпалила: «Лютвич пришел!». Какой праздник, раньше он очень редко навещал их с матерью, но теперь, когда тут Любава, его визиты станут частыми! Как хорошо, что она здесь и живет вместе с ними!

Любава не успела ничего ответить, как увидела приближающуюся фигуру своего благодетеля. Даже не переодевшийся с дороги, запыхавшийся, он торопился к ней в поля.

Лютвич подступил к жене с улыбкой, обнял ее, поцеловал. Любава застыла, словно муха, угодившая в паутину. Как не похожа она теперь на ту веселую Любаву, беззаботную и игривую. Сотни раз она укоряла саму себя за то, что взялась пособить Умиле в той мутной историей с проклятой Вольной.

– Посмотри, что я принес тебе, – Лютвич достал из-за пазухи небольшой узелок и протянул его жене.

Любава нехотя развернула плат. Внутри узелка оказалось ожерелье необыкновенной красоты. Такое подстать какой-нибудь княгине, но, уж точно, не ей, Любаве, работающей с утра до ночи в поле.

– Тебе нравится? – Лютвич ожидал, что Любава потеряет голову от восторга. Но она стояла недвижимо.

– Да, – ответила Любава для порядка. На самом деле украшение не занимало ее ум. А для кого ей наряжаться? Для Лютвича, от которого ее тошнит? Ему и так сгодится.

– Надень, – суетился Лютвич. Но видя, что любимая не шелохнется, сам взялся за дело, пытаясь своими ручищами нацепить на нее украшение дочки Гостомысла. И в итоге на шее Любавы засверкали разноцветные каменья и образы богини.

Ожерелье было красиво. Но Любава не желала даров от Лютвича. Только не от него.

– Поцелуй же меня, – Лютвич ухватил отвернувшуюся от него Любаву, желая силой получить то, что должно идти от сердца.

– Мне нужно закончить…– с трудом скрывая отвращение к мужу, вымолвила Любава, указав на кусты.

– Да брось эту траву. Я же столько времени не видел тебя…– Лютвич прошелся ладонью по бедру жены.

Любаве было ясно, что он задумал. От одной мысли у нее закрутило живот. Но разве его волнуют ее чувства? Кажется, он уже лезет ей под юбки! Еще не успел толком отдышаться с дороги и вот! Что за отвратный похотливый тип!

– Надо вернуться в дом…– постаралась отвертеться Любава. – Дождь собирается…

– Успеем, – настоял Лютвич, настойчиво увлекая Любаву к сеновалу.

Для Любавы гадкие ласки мужа были не так тошнотворны, как его присутствие рядом с ней в течение всего дня. В те моменты, когда он набрасывался на нее со своей нежностью, она могла хотя бы закрыть глаза и не видеть его лица. То ли дело в остальное время. Ее раздражало в нем все: от несимпатичного облика до неотесанной речи и бестолковых рассуждений. Но деться от него было некуда.

Каждый день для Любавы становился хуже предыдущего и приносил вместо радости лишь новые муки. Лютвич достаточно времени побыл влюбленным ревнивцем. Постепенно на смену пришел образ ожесточенного тирана, шпыняющего за то, что ему пришлось спасать ее от разгневанного князя. Он стал жесток и груб. Лишь изредка на него накатывала волна прежней любви, и он ластился к Любаве, как щенок к руке кухарки.

– Ты скучала по мне? – пристал к ней Лютвич однажды с единственным вопросом. Они только выкупались в мовнице. День был тяжелым. Много работ надо было успеть выполнить до снегопадов. Зима и так запаздывала в этом году. Но Любава в одиночку все равно не успевала управиться с хозяйством.

– Скучала, – подтвердила Любава, натягивая грубую рубаху на усталое тело. – Когда ты заберешь нас с сыном отсюда?

– Куда заберу? – удивился Лютвич, даже подпрыгнув на лавке. – Ваш дом здесь.

– Наш дом там, где ты, – поправила Любава.

– Ты хочешь быть со мной? – Лютвич сразу выбрал самое приятное объяснение неожиданного желания любимой.

– Хочу, – в действительности при помощи переезда Любава думала решить сразу несколько задач. Избавиться от сварливой матери Лютвича, жизнь рядом с которой превратилась в пытку, и перебраться поближе к людям, в город. Но самое важное, на что она рассчитывала – это увидеть Рёрика. Она была не настолько глупа, чтобы заблуждаться во мнении, что нужна ему. И все же она надеялась на что-то. Чувствовала, что они все еще связаны.

– И я устал разлучаться с тобой, – Лютвич ухватил жену за талию и привлек к себе. Задрав подол ее рубахи, прижался к ее влажной коже.

– Надо идти в дом, ужин ждет, – Любава с самого начала не хотела уединяться с мужем мовнице, догадываясь, к чему приведут подобные затеи. Как-никак, на сеновале в такую стужу не поваляешься, а дома непрерывно торчит старуха.

– Не нужен мне ужин, тебя мне токмо надо, – на самом деле Лютвичу была нужна и Любава, и ужин. Но на ужин можно было не торопиться. Еще всю ночь тесниться в крохотной избе, лежа на жесткой лавке.

– Мне здесь неспособно, – цыкнула Любава, оказавшись в неудобной позе.

– Ну, прости, чай, не княжеская опочивальня, – периодически Лютвич попрекал Любаву ее былыми намерениями сделаться женой Рёрика. – Повернись…

– Ты не должен оставлять меня здесь одну, где всякое может случиться, – не отступалась Любава, морщась под напором изголодавшегося супруга. – Забери нас с собой.

– Не знаю, как Рёрик на это…– засомневался Лютвич между делом.

– Так придумай что-то…– настаивала Любава.

Дорога на Изборск, пролегающая через болотистые леса и топи, обещала быть нелегкой. В некоторых местах тропа была разбита прошедшими намедни дождями. Время от времени лошади завязали копытами в лужах, громко фыркали, облизывая раскрасневшиеся носы.

К вечеру дружина подошла к небольшой деревушке, раскинувшейся на опушке леса. Солнце уже почти спряталось за горизонтом. Холодало. Осень напомнила о себе поднявшимся ветром.

Варяги разбрелись по дворам, упрятавшись кто куда. Рёрик и Трувор устроились в крохотной избушке у озера. Маленькие окошки, затворенные ставнями, почти упирались в землю, прохудившаяся крыша покосилась. Темные закопченные стены, казалось, вот-вот рассыплются от старости.

Хозяйка – разговорчивая старушка, укутанная в несколько шерстяных платков – радушно разместила путников возле единственного источника тепла – старой печи. Из ее широкого устья к потолку тянулся дымок, выходящий на улицу через маленькие отверстия под крышей и приоткрытую дверь. Казалось, жилище остывает быстрее, чем протапливается. Но все же, несмотря на неважный вид, ветхая избенка оказалась гостеприимной и уютной.

– Сынок, – обратилась старушонка к Рёрику, – ты устал, я гляжу. Иди, приляг, а я тут пока постряпаю, – старушонка достала из печи огромный горшок, в котором уже полдня распаривались зерна овса.

– Не, ничего не надо…– Рёрик был не столько утомлен, сколько сосредоточен. Он думал не о том, каков окажется ночлег, а о том, что его будет ждать в Изборске. -У нас с собой все. Тебе еще оставим…