Касты. Истоки неравенства в XXI веке - Изабель Уилкерсон

Однажды за ужином три белые женщины обсуждали людей, которых они знали много лет, и их разговор вопреки их сознательным намерениям свернул в кастовое русло. Одна женщина ирландского происхождения воспитывала кого-то, чья семья, по ее словам, приехала из Германии в первой половине двадцатого века. Это побудило вторую женщину сообщить, что ее семья приехала из Германии ранее. Они прибыли в 1860-е годы. Третья женщина воспитала кого-то с необычной фамилией. Ее подруг сразу же заинтересовало происхождение этого человека. «Это немец?» – «Нет, датчанин», – последовал ответ. Они перешли на обсуждение другого знакомого. «Разве его жена не испанка?» – спросила одна женщина другую. «О, она откуда-то из Южной Америки, – ответила товарка, – вроде как из Колумбии или Венесуэлы».

Разговор зашел о третьей женщине и ее рыжеволосых родственниках. Американка немецкого происхождения заметила, что они похожи на ирландцев.

«Нет, – сказала третья женщина. – Мы северяне, нордики».

Ее подруги, американка ирландского происхождения и американка немецкого происхождения, тут же замолкли. Беседа приостановилась. Каким-то образом все в комнате осознали силу слова «нордический» во всей его многозначной специфичности; многозначной – потому что оно не относилось к конкретной стране, специфичной, потому что оно пришло из евгеники начала двадцатого века, пройдя через ее культуру и знания. Никто не спросил, из какой страны (Швеции? Норвегии? Финляндии? Исландии?) или когда приехала ее семья. Если кто-то был нордическим, это не имело значения.

Нордический… это слово-показатель качества на протяжении нескольких предыдущих десятилетий использовалось в устоявшемся сочетании со словом «порода», как «альпийская» или «иберийская» порода в ныне развенчанной шкале европейских «рас». Скандинавы и англосаксы – две эти группы всегда находили в Америке теплый прием. Именно нордийцев желали видеть на своей земле составители иммиграционного закона 1924 года. Нордики, нордийцы стали вдохновением для целой идеологии – нордизма, провозгласившей их высшими из арийцев. Спустя почти столетие после расцвета евгенического движения именно Скандинавия стала объектом интересов сорок пятого президента Соединенных Штатов, который, казалось, хотел, чтобы в Америку больше иммигрировали ее народы, а не всякие мексиканцы, мусульмане или гаитяне[363].

Одним этим словом можно было в мгновение остановить беседу. Нордики уже давно находятся на вершине иерархии. И даже спустя столько десятилетий превосходят всех остальных, присутствующих в комнате.

Шла Вторая мировая война – в это время почти все евреи исчезли из жизни Германии. Их угоняли или загнали в подполье, и их отсутствие создало вакуум и паранойю среди оставшихся арийцев. Без козла отпущения, на которого можно было смотреть свысока, люди переключили внимание на ближнего своего и постоянно проверяли соотечественников в попытках понять, кто из них – наиболее достойный член общества.

Зацикленность на чистоте привела всех в состояние повышенной готовности, и на севере страны, в деревне недалеко от Ганновера, кто-то сделал мимолетное замечание молодой немецкой девушке, выказав подозрения по поводу ее внешности и, соответственно, ее происхождения и ее ценности.

Воздух был наэлектризован ощущением слежки, охотничьей гиперактивности всех, кто вынюхивал малейший признак отличия. Люди заметили, что волосы девушки были темнее, чем у большинства из них, скорее напоминали волосы расположившихся южнее иберийцев, а не немцев. Конечно, у самого фюрера были черные как смоль волосы, и поэтому темноволосые немцы могли утешиться, ведь эта черта роднила их с лидером. Но его волосы были прямыми, и в этом отношении немецкая девушка, живущая в окрестностях Ганновера, отклонилась от арийской традиции.

Людям показалось любопытным, что эта девушка из солидной немецкой семьи выглядела как уроженка Ближнего Востока, как, согласно их скудным представлениям, могла выглядеть персиянка. Непонятно было, откуда уроженцам сельской глубинки знать, как выглядят персы, но эта идея каким-то образом укоренилась в их умах. Была ли в этой семье какая-то персидская кровь или кровь людей из той части мира? Или куда более зловещий, но бродивший в умах вопрос: еврейская кровь?

Люди обратили внимание и нашли время посудачить о том, что ее волосы изгибаются мелкими волнами, как море, подернутое рябью, а не ниспадают золотистым шелком, подобным тому, что струился по спинам многих арийских девушек. Мало того, люди заметили, что ее кожа была заметно, хотя и немного, темнее, чем у большинства немцев, скорее золотисто-оливковая, чем цвета слоновой кости и алебастра, как у окружающих ее людей, в том числе членов ее семьи, будто в ней каким-то образом проявилась скрытая в породе черта.

Это лишь незначительные различия, которые, однако, приобретают большое значение в мире строгих стандартов. При нацистах последствия этих различий могли не ограничиться досужими сплетнями. Это было взрывоопасное наблюдение в период, когда гражданам рейха под страхом смерти наказывалось жить в соответствии с арийскими идеалами.

Комментарии, которые в ту эпоху обернулись обвинениями, встревожили немку подросткового возраста. И тогда она, вооружившись рулеткой, подошла к зеркалу и измерила ширину и длину своих глаз, лба и носа, чтобы увидеть, соответствуют ли они стандарту, о котором говорили в эпоху евгеники и арийского конформизма. Она сфотографировала себя, оценивая черты лица, чтобы найти утешение, которое не могли ей дать собственные волосы и кожа.

Простое упоминание предполагаемых отклонений от арийских стандартов вызвало нежелательную, потенциально опасную проверку. Как бы то ни было, немцы знали, что у них есть «расовый паспорт» на тот случай, если их арийский статус окажется под вопросом[364]. Даже священники и монахини попадали под арест, если у них обнаруживался еврейский предок.

Семья забеспокоилась настолько, что самым осторожным образом собрала сведения о своем генеалогическом древе. В Третьем рейхе бизнес специалистов по генеалогии достиг настоящего расцвета. Немцы прочесали семейные Библии, церковные записи и правительственные учреждения на случай, если им придется защищать свое происхождение. Итак, прежде чем дождаться официального обвинения, семья проследила свое происхождение на три поколения назад, чтобы собственноручно убедиться, не проскользнуло ли каким-то образом в их вены что-то неарийское, какой-то нежеланный злоумышленник, которого предки могли обожать, но чье присутствие теперь становилось поводом для стыда.