Темное искушение - Даниэль Лори

это так серьезно, будто это что-то, о чем он должен был беспокоиться.

— Мои извинения.

В его голосе слышался русский акцент и веселье.

Я уставилась на его губы, на тонкий шрам на нижней губе и на два грубых слова, льющихся из них, как водка со льдом. Интересно, откуда у него этот шрам? Интересно, его голос тоже похож на водку, обжигал ли он горло и согревал ли желудок? Я чувствовала себя… странно. Мои мысли, казалось, не имели никакого фильтра, пинг-понг против моей головы, как игра в пинбол.

Я открыла было рот, чтобы объясниться, но из него вырвалось только:

— Ты очень похож на русского.

Он провел большим пальцем по шраму на нижней губе.

— Ты очень похожа на американку.

Доктор заерзал на кресле и заговорил, но я едва расслышала его из-за присутствия этого мужчины, который был таким громким. Он был затмением, блокирующим боль в голове и, вероятно, солнцем. Хотя и ошеломляющим, но оно не было неприятным. Оно было тёплым. Убедительным. Мирным. Королевский флэш в логове беззакония.

— Ты знаешь свое имя? — он перевел.

Я медленно кивнула.

— Мила… Мила Михайлова.

Доктор бросил осуждающий взгляд на мужчину передо мной, но он либо не заметил, либо ему было все равно, потому что его пристальный взгляд оставался на моем, вытягивая любопытство на поверхность.

— Твоё? — спросила я на неглубоком дыхании.

Он улыбнулся.

— Ронан.

Его имя тяжело повисло в воздухе, пока доктор не прочистил горло и не сказал что-то, что я не смогла перевести.

— Какой сегодня день недели, Мила? — спросил Ронан.

— Я, э-э… Пят…? — я остановилась, когда он покачал головой с намеком на улыбку. Я попробовала еще раз. — Суббота?

Доктор хмыкнул, явно не впечатленный тем, что этот мужчина помогает мне. Никакого удивления. С врачами неинтересно.

— Сколько пальцев я показываю? — Ронан перевел.

Я уставилась на его другую руку, лежащую на колене, на татуировки на пальцах между первым и вторым суставами. Один был крест, другой ворон. Третья — игральная карта «король червей».

Чернила и дежавю.

Я не знала, что со мной не так, но не могла удержаться, чтобы не прикоснуться к нему, не провести указательным пальцем по татуировке ворона. Прошептанные слова были вытолкнуты из моих глубин непреодолимой силой.

— Тьма, и больше ничего…

Цитата сгустила пространство между нами, погрузившись во что-то плотное и темное, как смола.

Меня засосало обратно в туннель, где я читала Эдгара Аллана По под папиным столом, с грязью на лице и неровной челкой, которую сама отрезала. Отец разговаривал с Мисс Мартой, моей учительницей детства, не подозревая, что я рядом. Его беспокоили мои воображаемые друзья и отсутствие настоящих, моя замкнутость и отсутствие интереса к учебе.

Он думал, что со мной что-то не так.

Я тоже так думала.

Эти слова, произнесенные шепотом в коридоре, свернулись у меня внутри, как змея, вонзившая свои клыки и медленно распространяющая яд по мере того, как проходили годы. Яд, который отправил меня на тропу войны к принятию.

Иногда именно мелочи делали нас теми, кем мы являемся.

Тяжелый, сочувствующий взгляд Ронана сжал мой живот, как щелчок спускового крючка. Я не ожидала, что он поймет, что я сказала, но он понял. Я знала, что он понял.

— Sleduyushchiy vopros[19], — сказал Ронан.

Доктор нахмурился.

— U tebya yest’ sem’ya, s kotoroy ya mogu svyazat’sya?[20]

— Сколько тебе лет, moy kotyonok?[21]

По тому, как неодобрительно вспыхнули глаза доктора, я поняла, что он понял эту фразу, и это не то, что он сказал.

— Девятнадцать, — ответила я, прежде чем вспомнила, что вчера мне исполнилось двадцать.

Врач издал напряженное дыхание.

— Devyatnadtsat’. Yey devyatnadtsat.[22]

Ронан не отвел от меня взгляда.

— Ya slyshal.[23]

Я почти не слушала этот разговор, потому что пыталась вспомнить, что значит «moy kotyonok». Мой, что?

— Тебя… оскорбили, Мила?

Я смотрела, как темно-синие его глаза становятся черными.

На мгновение его вопрос смутил меня. Облако заслонило всю сцену в переулке, будто это случилось с кем-то другим, и я просто наблюдала, как она разворачивается. Это казалось нереальным, и когда я думала об этом, то не чувствовала ничего, кроме легкого раздражения, которое, вероятно, относило меня к той же сумасшедшей категории, что и арендаторов моего отца.

Я отрицательно покачала головой.

— Хорошо.

Всего лишь одно слово из шести букв, но оно повисло в воздухе, как самая важная вещь в комнате. Его голос был таким грубым и мягким. Таким собранным и акцентированным. Столь снисходительным в своей подаче, он проскользнул под мою кожу, растопив напряжение в теле, как масло. Бьюсь об заклад, люди из кожи вон лезли, чтобы послушать, что говорит этот мужчина.

— У тебя что-нибудь болит, кроме головы?

Я кивнула, пристально глядя на него.

Улыбка тронула его губы.

— Где?

— Здесь.

Ронан выпрямился во весь рост. Пока они с доктором разговаривали, в комнату вошел парень— тот самый, что нес ящик с выпивкой, — с моей сумкой в руках. Он бросил ее рядом с диваном и с отвращением посмотрел в мою сторону.

Ронан взглянул на него с молчаливым предупреждением. Парнишка сглотнул и повернулся, выходя из комнаты.

— Кирилл хотел бы осмотреть тебя, если ты позволишь.

Я кивнула.

Когда Ронан направился к двери, я поднялась на ноги, борясь с приступом головокружения от внезапного движения.

— Подожди, — выпалила я. — Ты куда?

Он повернул голову и внимательно посмотрел на меня.

— Предоставляю тебе немного уединения, kotyonok. [24]

Я прикусила губу, не зная, что заставило меня спросить об этом. Я была в замешательстве. И действительно не любила врачей.

— Пожалуйста, останься.

Кирилл вздохнул и ущипнул себя за переносицу.

После минутного задумчивого молчания Ронан наклонил голову и вернулся к своему столу. Я испытала странное успокоение из-за того, что он останется.

Кирилл встал, достал из кармана рубашки фонарик и проверил мои зрачки. Послушал мое сердце, дыхание и осмотрел затылок. Мой взгляд продолжал падать на Ронана, который прислонился к столу, ничего не делая, но наблюдая за сценой.

Когда Кирилл заговорил, я перевела взгляд на него. Должно быть, он заметил, на что я обратила внимание во время осмотра, потому что на его лице застыло неодобрительное выражение.

— Ему нужно, чтобы ты сняла пиджак.

Я ослабила хватку на лацкане и сбросила его с плеч на пол. Красный синяк в форме руки портил мне талию, и это объясняло, почему болели ребра. Но я сосредоточилась на засохшей крови на животе. Теперь я заметила, что она была и под