Пляжное чтение - Эмили Генри

Эту пристань GPS моего телефона нашел без проблем. До нее было четыре минуты езды. Два поворота, и показалась темная парковка, где стояли еще две машины, вероятно, служебные. Я вышла и двинулась по причалу, никто не бросился меня прогонять. Я была совершенно одна, слушала тихий плеск воды об опоры дока и мягкий стук и шлепанье весел по воде. Я не знала, что ищу, но понимала, что узнаю, если увижу. И крепко держала письма в руке, пока шла вдоль причала по убегающим вдаль дорожкам.

А потом появился он, чисто белый парусник, с синими буквами, с поднятыми парусами и названием «Январия» на борту.

Я неуверенно взошла на борт и, сев на скамейку, уставилась на воду.

– Папа, – прошептала я.

Я не была уверена в том, что верю в загробную жизнь, но думала о времени и представляла, что вижу отца. Каждое мгновение в этом пространстве стало особым. Я почти слышала его голос. Почти чувствовала, как он касается моего плеча.

Я снова почувствовала себя такой потерянной. Каждый раз, начиная искать дорогу в свое прошлое, я ощущала, что соскальзываю все ниже в пропасть. Как мне пришло в голову доверять тому, что было у меня с Гасом? Как я вообще могу доверять своим чувствам? Люди ведь такие сложные.

Они – не математические задачи, а собрание чувств, случайных решений и слепого везения. Мир ведь тоже сложен. Он скорее походит не на прекрасно-туманный французский фильм, а на фильм-катастрофу, где ужасный беспорядок перемежается с блеском актерской игры, красивой любовью и притянутым за уши смыслом.

Легкий ветерок трепал письма у меня на коленях. Я смахнула волосы с заплаканных глаз и открыла первый конверт.

Дорогая Январия!

Сегодня ты родилась. Я знал об том заранее, но все равно с напряжением ожидал этого в течение нескольких месяцев. В этом нет ничего удивительного. Мы с твоей мамой очень хотели тебя еще до того, как ты появилась на свет.

Чего я не ожидал, так это того, что сегодня я тоже почувствую себя заново рожденным.

Ты сделала из меня нового человека – отца Январии, и я знаю, что буду им всю оставшуюся жизнь. Я смотрю на тебя сейчас, Январия, когда пишу эти строки, и едва могу заставить себя написать эти слова на листе.

Я в шоке, Яна. Я не знал, что могу стать таким человеком. Не знал, что могу чувствовать все это. Не могу поверить, что когда-нибудь ты будешь носить рюкзак, знать, как держать карандаш, иметь свое мнение о том, как тебе нравится зачесывать волосы. Я смотрю на тебя и не могу поверить, что ты станешь еще более удивительной, чем есть сейчас.

Десять пальцев на руках. Десять пальцев на ногах. И даже если бы у тебя не было одного из них, ты все равно осталась бы самым великим существом, которое я когда-либо видел.

Я не могу этого объяснить. Ты же чувствуешь все сама. Теперь ты достаточно взрослая, чтобы читать письма и знать, кто ты, и у тебя есть слова для того, чтобы назвать то, что ускользает от меня. То, что отличает тебя от всех остальных.

Наверное, мне следует рассказать кое-что о себе, о том, кто я сейчас, когда смотрю, как ты спишь на груди у матери.

Что ж, приятно познакомиться, Январия. Я – твой отец, человек, который тебя создал из ничего, практически с нуля, но пока есть только крошечные пальчики.

* * *

По одному письму на каждый год, всегда писались в один и тот же день, день моего рождения.

Январия, сегодня ты избранная. А кто я? Я – рука, которая ведет тебя, пока ты делаешь свои первые неуклюжие шаги. Сегодня мы с твоей мамой приготовили спагетти, так что, наверное, ты можешь сказать, что я также и повар. Твой личный. Я никогда особо не любил готовить, но это надо делать.

* * *

Со вторым тебя днем рождения, Яна. Твои волосы стали намного темнее. Ты ведь не помнишь, что была блондинкой, правда? Этот образ мне нравится больше, это тебе очень идет. Твоя мама говорит, что ты похожа на ее бабушку, но я думаю, что ты похожа на мою мать. Она бы тебя полюбила. Я постараюсь немного рассказать тебе о ней. Она была родом из местечка под названием Медвежий угол. Я тоже оттуда родом и жил там, когда был в твоем совсем маленьком возрасте. Она часто говорила мне, что я был отвратительным двухлетним ребенком. Наверное, плакал до потери сознания. Но это, вероятно, было связано с Рэнди, моим старшим братом. Он немного осел, но симпатичный. Сейчас он живет в Гонконге, потому что у него была такая мечта.

* * *

Январия, я не могу поверить, что тебе четыре года. Теперь ты личность. Я думаю, ты всегда была личностью, а сейчас она просто проявилась. Когда мне было четыре года, я разбил свой трехколесный велосипед. Я ехал по пирсу к маяку. Моя мать отвлеклась на подругу, и я подумал, что было бы неплохо съехать прямо с пирса в воду и посмотреть, достаточно ли быстро я двигаюсь, чтобы оставаться на поверхности воды.

Совсем как Дорожный бегун[63]. Мама увидела меня в последнее мгновение и выкрикнула мое имя. Когда я повернулся, чтобы посмотреть на нее, я дернул руль и врезался в сам маяк. Вот откуда у меня этот большой розовый шрам на локте. Наверное, теперь он не такой большой. Или же мой локоть просто вырос. На прошлой неделе ты разбила голову о камин. Все было не так уж плохо – даже не требовалось накладывать швы, но… мы с твоей мамой проплакали всю ночь, когда ты легла спать.

Мы чувствовали себя так плохо. Иногда, Яна, будучи родителем, чувствуешь себя ребенком, которого кто-то по ошибке передал другому ребенку. Удачи тебе! Этот неразумный незнакомец плачет, а потом навсегда отворачивается от тебя. Боюсь, мы всегда будем ошибаться. Я надеюсь, что ошибки будут становиться все реже и реже по мере того, как мы будем становиться все больше и старше. Правда, более старые люди уже не растут.

* * *

Восемь! Тебе восемь лет, ты уже демонстрируешь свой ум! Ты никогда не перестаешь читать, Январия. Я же ненавидел читать, когда мне было восемь. Но с другой стороны, я был ужасен в этом, и Рэнди с Дугласом безжалостно дразнили меня, хотя в наши дни этот Дуглас нежен со мной, как бабочка. Думаю, если бы я умел читать лучше тогда, мне бы это нравилось больше. А может, и наоборот. Мой отец всегда был занятым человеком, но именно он научил меня читать, Яна. И с тех пор, как он сделал этот шаг, я не позволю моей бедной матери иметь к этому какое-либо отношение. Ну, когда придет время, я научу тебя водить машину, говорила она мне. Сейчас твоя любимая книга – «Щедрое дерево», но, боже, Январия, эта книга разбивает мне сердце. Твоя мать немного похожа на это дерево, и я боюсь, что ты тоже будешь похожа. Не пойми меня неправильно. Это хороший способ существования. Но все же… Жаль, что ты не можешь быть немного тверже, как твой старый папа. Это только для твоего блага.