Жизнь и чудеса выдры - Хейзел Прайор

Он взглянул на часы. Было три часа ночи.

– В местную хирургию посреди ночи звонить бесполезно. Она будет закрыта.

– Подождем немного и посмотрим, пройдет ли покалывание? – предложила она.

Не сводя с нее глаз, отец присел на краешек ее кровати. Она ругала себя за то, что разбудила его, тем более после того, как заставила провести ночь в таком неудобном положении, и он, вероятно, совсем недавно заснул. Не слишком ли она капризничала? Даже если так, она ничего не могла с собой поделать. В последнее время все или расстраивало ее, или вызывало недоумение. Она не контролировала ни свои мысли, ни свое тело и не знала, может ли по-прежнему доверять интуиции.

Покалывание продолжалось. Она попыталась пошевелить пальцами ног, чтобы убрать неприятное ощущение. Пальцы не слушались. В качестве эксперимента попыталась распрямить указательный палец. Тот тоже не слушался. Все пальцы на ее руках и ногах перестали двигаться.

Голова Эла медленно опускалась, словно он вот-вот собирался провалиться в сон.

– Папа… извини, но, кажется, мне нужна помощь.

– Я могу отвезти тебя в больницу, если необходимо, – предложил он, встрепенувшись.

– Наверное, это будет правильно.

Она попыталась сесть, и через силу ей это удалось.

Было бы слишком неловко ехать в больницу в пижаме с единорогом. Она хотела потянуться к одежде, ворохом висящей на спинке стула, но руки не справились с этой задачей. Они оказались бесполезными, как обглоданные куриные косточки.

– Папа, помоги мне одеться, пожалуйста. – Просьба прозвучала жалко в ее собственных ушах.

– Сейчас, – пробормотал он.

Он помог ей снять пижаму через голову, высвободив руки из рукавов. Все это было так не похоже на правду. Никогда в жизни она не чувствовала себя так глупо и так беспомощно. Он натянул на нее одежду, направляя и разгибая ее конечности, словно она стала куклой в его руках.

Нелепость ее положения заставила Фиби разразиться истерическим смехом.

– Дай я только выпью кофе для начала, – пробормотал он. – Боюсь, мне опасно садиться за руль, пока я этого не сделаю.

Возможно, из-за ее смеха ему показалось, что состояние Фиби не так уж и критично. На несколько минут он скрылся внизу. К тому времени, когда он вернулся, парализовано было все ее тело. Она больше не смеялась. В нее словно залили расплавленный металл, который внезапно затвердел. Кожа на лице стала плотной, натянулась на черепе. Язык перестал ворочаться, щеки онемели.

Эл прихлебывал кофе из кружки. Он понятия не имел, что она не может говорить.

– Ну, давай отведем тебя к машине, – сказал он. Фиби не ответила, не шелохнулась. Она превратилась в статую. Он заподозрил неладное. – Э-э-э, ты сможешь спуститься вниз, Фиби?

Она попыталась помотать головой. Не вышло.

Он сразу отставил чашку подальше и сгреб ее в охапку. Хорошо, что Фиби так сильно похудела, а он был сильным. Ее тело повисло в его руках бесполезной тряпкой. Эл спускался с ней по лестнице, а она лежала у него на груди и переживала, вдруг он ее уронит. Она чувствовала его страх и изнеможение, слышала его прерывистое дыхание. Но насколько увереннее она себя ощущала, когда ее нес родной, любимый отец, а не эта крыса – Руперт.

Открывая входную дверь, Эл прислонил ее к стене. Она тут же начала заваливаться вперед, но он успел вовремя подхватить ее на руки. Ночной ветер продувал насквозь, обстреливал ледяными шипами дождя.

Он усадил Фиби на пассажирское сиденье и пристегнул ремнями безопасности. Теперь у нее начало темнеть в глазах. Она ничего не видела перед собой. Слепота, паралич… Что, черт возьми, с ней происходило? Она была в растерянности. В ужасе. Она пыталась что-то сказать, но слова застревали у нее во рту. Губы и язык просто отказывались повиноваться. Она не сдавалась, желая дать отцу понять, что времени осталось мало. Наконец ей удалось выдавить из себя слово:

– «Скорая»…

До ее слуха донесся голос Эла, тихий, но твердый:

– Нет, Фиби, будет намного быстрее, если я отвезу тебя сам. – Он сжал ее ладонь в своей.

Заурчал, заводясь, двигатель.

Слава богу, со слухом пока еще все было в порядке. Она чувствовала себя так, словно ей внутрь вставили железный прут. Мускулы ее лица неподвижно застыли.

Вот и все; наверное, это было оно: начало конца. Грустная мысль. Она хотела бы успеть в своей жизни больше.

Впрочем, она не боялась смерти. Кто знает, может, ей даже понравилось бы? Она не придерживалась каких-то конкретных религиозных убеждений, но не исключала того, что с некоторой долей вероятности ее могла ждать загробная жизнь, и это было бы интересное приключение. С подачи Джулс она вспомнила о своей детской вере в то, что их мама вознеслась к звездам в золотой карете. Фиби вообразила, как та же самая запряженная лошадьми карета спускается с небес, чтобы забрать ее с собой ввысь. В любом случае, было бы волшебно, если бы она снова смогла увидеть маму. А возможно, ее дух просто унесся бы по ветру, лишенный сознания, но обретший единство с миром и наконец-то высвободившийся из этой бренной телесной глыбы.

Но как же у нее болела душа за отца. Эл больше всех будет по ней горевать. Возможно, он даже никогда не оправится от такого удара. Ах, если бы только Фиби удалось свести его с Кристиной! Уж она-то придумала бы, как скрасить его одиночество. Хорошо, что Джек и Джулс будут рядом, чтобы поддержать его.

Эл держал ее за руку, пока вел машину одной рукой, отпуская ее лишь изредка, чтобы переключить передачу.

– Ты держишься молодцом, Фиби, – похвалил ее он.

Вранье, но она могла бы расцеловать его за эти слова. Каким хорошим, добрым человеком он был, лучшим из лучших и самым преданным из отцов. Она отчаянно дорожила тем, что судьба позволила ей провести рядом с ним свои последние часы. Или мгновения. Фиби немо благодарила его за утешение, которое он ей дарил, и за все, что он делал для нее на протяжении всей ее недолгой жизни.

Затем ее поразила мысль, ужасная в своей перспективе. Что, если бы ее тело отказалось умирать? Что, если бы оно продолжило цепляться за жизнь, но оставалось в состоянии полного паралича? Она могла просуществовать десятилетия, запертая внутри бесполезного, нефункционирующего мешка с костями. Мысль об этом заставила ее внутренне закричать. Она представила это будущее, целую жизнь, проведенную таким образом: не в состоянии пошевелить ни единым мускулом, не в состоянии ни с кем общаться,