Час ведьмы - Крис Боджалиан

Мэри помогала Кэтрин подавать овощи, которых у них было в достатке, и голубей, подстреленных Томасом. В это время года он чаще бывал в лесах и полях за городом, чем на ферме. Кэтрин налила им пива, четыре полные кружки, и, когда девушка отошла к очагу, а Айзек Уиллард увлеченно рассказывал Томасу свои охотничьи байки, Мэри незаметно опорожнила аптечную бутылочку с ядом в кружку Томаса и поставила кружку перед мужем.

— Я рада, что так много снега растаяло, — говорила Мэри, глядя на огоньки свечей в центре стола и надеясь, что дрожь в ее голосе слышит только сама. — Но, как мы знаем, зима только началась.

— Это верно, — сказал сквайр Уиллард. — Но я никогда не жалуюсь на холод. Снег мне даже нравится. У меня остается больше времени на чтение Библии и на охоту. Я люблю охотиться по снегу: след лучше виден.

— Зимы здесь очень долгие, — пробурчал Томас. — Эдем? Что-то непохоже.

Он сделал первый глоток, и Мэри — тоже. Она чувствовала, как сердце учащенно бьется в груди. Томас как будто не почувствовал вкуса аконита.

— Меня удивляет, что дикари выжили здесь, в этом холоде. Я видела, что у них есть меха и шкуры, но все-таки не перестаю удивляться, — продолжала Мэри. Она оторвала кусочек птицы и заметила, что у нее дрожат пальцы.

— Когда вы снова поедете к Хоукам? — спросил сквайр.

— Еще не знаю. Может быть, в конце этой недели. Все целиком зависит от… — она чуть было не сказала: «Джона» — но спохватилась, — преподобного Элиота и его графика.

Томас положил себе в рот немного вареной морковки и репы. Потом залил их порцией пива, и Мэри повторила за ним.

— Те сапоги, что ты отвезла Хоукам, — из-за них они не раскаются, — сказал Томас жене.

— Возможно. Но две маленькие девочки…

— Маленькие звереныши, — перебил Томас.

— Детям этой зимой будет теплее, чем прошлой. И меня волнует не только то, чтобы им было тепло: я пытаюсь вернуть их к Господу.

Айзек посмотрел на нее, и Мэри увидела одобрение в его глазах.

Какое-то время Томас просто смотрел в кружку. Мэри начала думать, что яд не действует: может быть, аконит — всего лишь миф. Или Эдмунд дал Констанции не настоящий яд. Следующие несколько минут все четверо ели и пили в благодушной тишине. Кэтрин и гость осушили кружки, но Томас едва притронулся к своей. Два глотка. Мэри тоже почти не пила. Ей необходимо быть осторожной, чтобы не забежать вперед него, если она намерена разыграть спектакль, будто Кэтрин решила отравить их. Как только Томасу станет плохо от яда, она изобразит те же самые симптомы. Ее точно так же будет тошнить, у нее тоже пойдет пена изо рта. Единственное отличие: когда Томас упадет со стула, она позаботится о том, чтобы перевернуть свою кружку, прежде чем рухнуть на пол. Айзек Уиллард все увидит и заметит, потому что он как будто ничего не пропускает: что, в отличие от Томаса, она не допила свое пиво. Она опорожнила только треть кружки, и потому отделалась всего лишь припадком. Логично: именно поэтому она и выжила.

Очевидно, двух глотков совершенно недостаточно, чтобы убить взрослого мужчину. Томас не выказывал никаких симптомов отравления.

— По крайней мере, — сказал ее муж, — такая погода зимой не помешает торговле, которая проходит через нашу гавань. Мэри, на складе твоего отца должно быть оживленнее, чем в прошлом декабре.

— Ваши родители — добрые христиане, — заметил Уиллард.

Мэри кивнула. Уж не знак ли это, что Томас в кои-то веки не набрасывается на пиво? Что, если Господь дает ей последний шанс отказаться от греха? Ведь это не только убийство мужа. Нет, как бы не так. Она знала, что в итоге Кэтрин будет качаться в петле.

— Это так, — сказал Томас и ухмыльнулся: — Они терпят в своей семье людей вроде меня.

Он улыбнулся жене. Мэри подумала о том, как ее родители будут без нее на Небесах. Потому что, конечно же, она никогда не увидит их там, если убьет Томаса и сделает так, чтобы в убийстве обвинили Кэтрин. Она считала, что привыкла к этой мысли, но оказалось, что нет. Да, убийство Томаса, может, и восстановит справедливость в этом мире, но в вечности оно принесет ей лишь горе. То же самое можно сказать и об убийстве Кэтрин. Ведь ей неизвестно наверняка: может, она убьет прислужницу Дьявола, но, возможно, уничтожит лишь невежественную и перепуганную девушку, испытывающую недозволенные чувства к ее мужу.

Да, решила она, несвойственная Томасу сдержанность — это знак. Господь дает ей последнюю возможность сойти с выбранного пути.

И она воспользовалась ею.

Она сама не понимала, была ли то трусость или добродетель, но сила, двигавшая ею, была порывистой и неудержимой. В один миг, не дав себе шанса передумать, она протянула руку через стол, чтобы взять мужа за руку, и позаботилась о том, чтобы уронить его кружку на пол; пиво и яд растеклись по деревянному полу и просочились в щели. Кэтрин вскочила на ноги, чтобы вытереть лужу, а Мэри, рассыпавшись в извинениях, встала и поспешила принести мужу новую порцию пива. Томас как будто не разозлился на нее за неуклюжесть. Он словно ожидал от нее чего-то подобного. На него не пролилось ни капли пива.

Мэри поразилась, насколько легче ей стало. Она ожидала лишь сожаления и не знала, радостно ли ей оттого, что Господь и Спаситель увел ее от адской бездны, или оттого, что Он подсказал ей идею получше.

А Он подсказал. Она только начала складываться, но Мэри ее новый план уже нравился больше прежнего.

И это тоже был дар.

В тот вечер, когда Кэтрин кормила скотину во дворе, Мэри вытащила пустую бутылочку и две вилки из пододеяльника служанки и спрятала обратно в свой сундук. Флакончик ей в скором времени понадобится.

Затем, когда Кэтрин уже легла спать, а Томас еще пропадал в таверне, Мэри взяла перо, чернила и написала письмо. Она делала это, сидя на краю кровати, держа бумагу на дневнике и наклонившись к свечке, стоявшей на ночном столике.