"Абрамсы" в Химках. Книга третья. Гнев терпеливого человека - Сергей Анисимов

Командующий Западным фронтом был артиллеристом. Еще в начале 90-х он командовал ракетной батареей «Град» в ГСВГ[33]; в ходе первой чеченской – уже корпусным реактивным дивизионом из трех батарей «Ураганов». Начиная с марта сего года немолодой уже генерал-лейтенант неотлучно находился в войсках: командуя, командуя, командуя. Замещая убитых и дезертировавших, обучая, бросая на непоправимо перекошенную чашу весов жуткой, неправильной войны вес своего опыта и своего таланта. Нужда, беда заставили полного, наполовину седого и наполовину лысого человека невысокого роста стать не просто жестким, а совершенно беспощадным и к себе, и к людям. Он не спал по несколько суток кряду и не давал спать ни одному из офицеров своих штабов. Он участвовал в полстакилометровых гусеничных маршах. Он освоил новые навыки, о которых понятия не имел пять лет назад. Он гнал в бой кое-как вооруженных сопляков-добровольцев, чтобы выиграть дни и часы кадровым частям. Он смещал тупых и невезучих командиров, и он расстреливал трусов без всякой оглядки на закон: просто руководствуясь своими принципами. Вколоченными в него родителями, Суворовским, а затем высшим военным училищем, – и офицерской кастой, имевшей честь служить настоящей, могучей стране.

В конце мая принятая им под начало сводная корпусная группа, с бору по сосенке собранная из остатков разбитых и едва-едва пополненных частей, нанесла единственный за тот месяц эффективный контрудар Восточного фронта. Тогда ему удалось неожиданно серьезно потрепать сразу две вражеские дивизии – американскую 3-ю дивизию Корпуса морской пехоты и японскую 3-ю дивизию Сил самообороны, выиграв драгоценные сутки для отвода на новый рубеж обороны нескольких истекающих кровью мотострелковых бригад. Смерть Командующего Западным фронтом в марте, самоубийство его преемника в апреле, гибель уже третьего Командующего в июне – все это имело значение, но сейчас сливалось в памяти генерал-лейтенанта в одну сплошную полосу, перемежаемую бумагами, бумагами, бумагами, компьютерными расчетами. Забитым воплями погибающих людей радиоэфиром, лавой текущего по земле напалмового огня, вспышками стартующих ракет. Месячное командование сводной армейской артиллерийской группой отпечаталось в нем яростью, которую генерал уже перестал даже пытаться сдерживать, – надрывающиеся Западный и Восточный фронты сражались в те дни реально из последних сил. Он с болью в сердце выставлял почти на прямую наводку драгоценные «Грады», «Примы» и «Торнадо-Г», выскребая все до последней машины. Он бросал самоходки и оставшуюся почти голой пехоту в демонстративные атаки, покупая время, выигрывая темп, выгрызая у сошедшей с ума часовой стрелки очередные деления циферблата. И они пятились, пятились, пятились все дальше и дальше к центру страны, теряя и теряя боевые и вспомогательные машины, и людей, людей, людей. Но выжигая все чужое, до чего могли дотянуться снарядами своих пушек. Заставляя врагов платить собственным железом и жизнями за каждые сто километров пути, за каждый занятый город и городок.

К концу августа постаревший еще на десять лет человек принял под командование то, во что превратился Западный фронт, став его четвертым Командующим за полгода. К середине сентября он поставил на кон все. Генерал-лейтенант обоснованно считал себя убежденным реалистом. Он понимал, что в апреле и мае, когда все рушилось, они удержались не просто так. Враг, совершенно очевидно, бил их не в полную силу. При всей тяжести своих ударов – не в полную. Почему? На эту тему он слышал настолько тупые гипотезы, что даже уже перестал удивляться. И даже та теория, которую он счел самой правдоподобной сам, была шита белыми нитками и вызывала очень большие сомнения. Все же, чтобы решить хоть что-нибудь, генерал решил тогда, что слишком уж легкая и быстрая победа над ВС России была НАТО и прочим «миротворцам» не нужна. Им нужны были кровавые бои, героизм и превозмогание, жертвенность и отвага своих «хороших парней» в жестокой схватке со страшным русским медведем. Первый удар обеспечил, гарантировал им успех, их превосходство в силах было безоговорочным, но… Они по очереди задерживались на всех рубежах, принимая бой. Они раз за разом втягивались в полноценные общевойсковые сражения – с маневрами, с обменом артиллерийскими и ракетными ударами, с вкладом со стороны «приморских флангов» и речных флотилий. Зачем? Бои были совершенно точно тяжелыми для обеих сторон. И те, и другие теряли в них людей, технику, тратили жуткие объемы боеприпасов, топлива и вообще всего. Но если русские несколько месяцев подряд дрались на пределе и даже за пределом сил, оккупанты демонстративно осторожничали. Вводили в бой далеко не все имеющиеся резервы, предпочитали иногда отойти назад, а не добить изнемогающих, уже побежденных русских, врывшихся, вгрызшихся в свою землю – и решивших умереть вот прямо здесь и сейчас, но удержать очередной рубеж.

Что, война должна была стать для них тяжелой, должна была сопровождаться тяжелыми потерями, именно чтобы оправдать огромные оборонные бюджеты? Мол, после простой и легкой победы над русскими с победивших генералов спросили бы – а зачем им столько десятилетий подряд нужно было так много денег? Вряд ли. Это же не отопительный сезон, специально затягиваемый котельной, чтобы успеть сжечь весь мазут, – иначе «срежут фонды». Такая ассоциация была совсем уж смешной…

Скорее все это время враги учились. Неторопливо осуществляли ротацию частей, чтобы дать всем серьезный опыт. В смысле, чтобы успеть дать, пока русские еще живы и действуют всем спектром своих сил и средств. Ни один воюющий сейчас американец, немец, француз, японец в жизни не был под воздушным ударом, в жизни не видал, каково это: когда позиции твоей части атакует хотя бы рота современных танков. Что, кто-то наверху их пирамиды командования готов был нести потери в обмен на получение такого опыта как можно большим числом своих солдат и офицеров? Генерал-лейтенант не видел других правдоподобных вариантов, кроме этого. Можно было предположить, что далеко впереди перед «западным миром» в целом и присоединившимися к нему Японией и Южной Кореей маячила следующая цель. Великий Китай. И именно эта перспектива заставляла их ценить получаемый сейчас опыт настоящей, масштабной, тяжелой войны.

А потом силы начали как-то равняться. И безнадежность попыток русской армии выиграть для какого-то отдаленного будущего еще один день, еще одну неделю, еще две-три – сменились на злую, страшную рубку, уже имеющую очевидный смысл. Вдруг выяснилось, что численность резервных, еще вообще не понюхавших пороха вражеских дивизий и бригад имеет какой-то предел. Что их запасы высокоточного оружия не бесконечны. А здесь им приходится драться в основном тем же самым, что и русским, – оружием и боеприпасами разработки и производства 70-х, 80-х и 90-х годов. И еще выяснилось, что у кого-то из их уже получивших боевое крещение командиров вдруг иногда могут в нехороший, шаткий момент не выдержать нервы. И что отношения между командирами, офицерами и солдатами разных национальных компонентов «миротворческих сил» далеки от идеальных. И даже что среди них вполне возможно такое, как подставить соседа, позаботиться в первую очередь о самом себе, наплевав на успех общего дела, на исход идущего сию секунду боя и так далее, на много вариантов.