"Абрамсы" в Химках. Книга третья. Гнев терпеливого человека - Сергей Анисимов

***

– Ты знаешь, мне так больно от того, что по-дурацки я прожил жизнь… Столько лет прожил – а годами жил бесцельно, ни для чего. Работал… Это нельзя назвать работой. За зарплату, да, верно – я семью кормил. Даже за хорошую зарплату. Но от меня никому, кроме хозяев фирмы, не было никакой пользы, вообще никакой. От этого не росли заводы, не… Я не знаю… не колосились гуще поля, не летели быстрее ракеты в космос… По-детски сейчас говорю, да? Помнишь, как нас учили этому всему в детстве? Что быть геологом хорошо, а официантом плохо. И даже не плохо – стыдно… А я ведь не официантом даже работал, не халдеем. Хуже. Нельзя было так деньги зарабатывать, как я… Пусть беднее бы жил, все равно… И все остальное тоже. Сколько я пил, сколько гулял, сколько времени и денег выкинул на ерунду? Мог бы заниматься спортом, мог бы готовиться, мог бы семье дом построить в глуши, подвалы запасами набить, оружием запастись… Знаешь, как в фильмах про зомби? Сейчас бы и за семью был спокоен, и сам бы… А не как сейчас…

– Ты закончил? Выговорился?.. – Второй из лежащих мужчин прижал ладонь ко рту и переждал приступ кашля, мучительно изгибаясь всем телом. – Тогда я тоже скажу. У меня же похожая жизнь была, ты в курсе. Не просто так мы подружились, в таком-то возрасте… И бухал я, и гулял, и развлекался. И знаешь, в отличие от тебя – не жалею ни капельки! Как было здорово с семьей или друзьями нажарить шашлыков да залить в себя чего-нибудь вкусного! Чтобы в голове легко, на душе легко, и воскресенье завтра! Рыбалка! Утром, знаешь, когда туман над водой? Бабы, опять же! Да, а что? Знаешь, какая эта большая часть моей жизни? Лучшая, пожалуй! Мм, какие у меня бабы были… Сладкие, как… Кондитерские фабрики таких не готовят… И что, променять все это на запас консервов и крупы? Да щас! Не пил бы я, не ел, не отдыхал – только качался бы, и как Шварценеггер был бы сейчас. И что? Пошел бы всех там голыми руками разбросал, победил бы?

– Я не то имел в виду.

– Да то, то. Я уж тебя наслушался, слава богу, за столько дней. Так и ты послушай для разнообразия, ладно? Потому что времени мало уже. Я таких, как ты, навидался. И тех, кто на словах, и тех, кто на самом деле что-то делать пытался. Кто справедливости для всех добиваться, кто еще чего. А толку? Только свою жизнь в ерунду превратили. А мне вот зато есть что вспомнить. И не жалко… Вот поверь, совсем не жалко теперь ни времени, ни денег. Вот сейчас нас не станет, а у меня тепло на душе: как я пожил здорово! Теперь так ни у кого не получится. И пожил хорошо, и уйду хорошо.

– Да, вот тут мне не возразить. Тут крыть нечем. Но про себя-то я… Извини, но да, я опять про себя и про своих думаю сейчас. Было бы странно иначе… Я все равно думаю, что я прав. Пусть не изменил бы ничего, не добился бы ничего большого, но мне легче было бы, а?.. Только вот сегодняшним днем чуть искуплю свои грешки… Не крупные, но много, очень уж много. За годы накопились. Как ты думаешь, хватит мне этого?

– Шутишь? Смеешься, да? Лично мне все равно. Я и не верил никогда, и не поверю никогда уже. Даже под тем обстрелом, если помнишь его, я в бога не поверил, хотя аж обоссался тогда… Ерунда это. В себя надо верить, в свои силы. В удачу, если с силами плохо. А если надежды нет, то можно и не верить, просто делать дело. Вот как сейчас… Ты что? Ты что, земляк, плачешь?

– Нет… Это так… Сейчас пройдет…

– Не плачь, все нормально. Не бойся.

– Я не боюсь. Старый уже, чтобы бояться.

– Не старый, зрелый.

– Старый. И толстый. И усталый. И за детей страшно: что у них впереди, какое будущее? А делать надо, сами же вызвались…

– Еще как надо. Ты готов?

– Давно готов… Это напоследок вот пробрало… Это случайно… Прошло уже. Извини…

– Не извиняйся. Прости меня, если что.

– И ты меня прости… Господи… Отче наш, иже еси на небеси… Да святится имя Твое… Да приидет царствие Твое…

Второй номер расчета отвел глаза: черные, злые. Пустые. Вера никогда его не интересовала, молящиеся люди всегда вызывали у него или презрение, или по крайней мере снисходительность. Старушки – спокойную, молодые – раздраженную… Он усмехнулся. Каждый сам для себя решает, как ему легче и лучше жить и умирать. Лично у него все было нормально: и прожил на зависть многим, и умрет так, что не жалко жизни. Поквитавшись с хорошим запасом и за себя, и за родных. За тех, кто стар, да за тех, кто молод. В сорок пять с лишним мужчине умирать почти не страшно, если…

А этому вот больше обидно, чем страшно. Этот правильный мужик, что бы он сам о себе ни думал. Раз здесь, значит, правильный.

Он покосился вбок и бесшумно вздохнул. По-разному бывает. Можно признаться, что ему самому все же не по себе, – как ни пыжься, как ни уговаривай свой разум. «Почти не страшно» – это чтоб себя ободрить. Это позволяет примириться с тем, что сейчас будет.

– Идут.

– Где?

– Тихо. Тихо, я сказал. Не высовывайся! Голову пригни, блин!

– Угу. Вижу.

– Во гады… Хороши, а?

– Эх…

Колонна действительно производила глубокое впечатление. И вырвавшееся слово «хороши» было верным. Не подходящим квасному патриоту, каким он, впрочем, никогда не был. И верным. В голове второго мелькнула смазанная, смутная ассоциация из фильма «Чапаев», про «красиво идут». Сколько лет назад сняли этот фильм, почти сто? Сколько лет назад он его в последний раз видел?

– Чего скалишься? – спросил первый номер расчета.

– Угадай.

Невежливо, зато весело. Первый из мужчин дважды вжал клавишу связного устройства, давая оговоренный сигнал. Время пошло. Маршрут колонны проверяли вражеские беспилотники, причем видно их не было, только слышно. Неделю назад оба предположили бы, что это могут быть легкие вертолеты на большой высоте. Но наблюдение они вели не первый день, и в прошлые разы своими глазами разглядели то, что жужжало теперь в невесомой пелене мороси над головой. Беспилотники, причем не вооруженные. Две штуки. Невидимые пропеллеры легко несли их в сотне метров над глухо ревущей колонной, руки операторов на джойстиках разворачивали их влево и вправо, позволяя внимательно оглядеть все пространство вокруг. Где находились сами операторы, можно было только гадать. Очень возможно, что за сотни и даже тысячи километров отсюда, в комфортабельных помещениях, в удобных креслах. С кружечками кофе в руках. Двое доживающих последние минуты своей жизни мужчин лежали в это время уткнувшись в землю, превратившуюся в грязь и оказавшуюся поверх не спасающих от холода тряпок. Им было очень обидно…

– Ну?

– Еще чуть…

Они уже практически перестали дышать. Головной дозор в колонне состоял из нескольких вездесущих «Хамви» и одной колесной бронемашины незнакомого обоим типа. Эти то шли на большой скорости, то замедлялись, давая время основной группе сократить дистанцию. Как обычно, колонна была смешанная: тентованные грузовики, автоцистерны, разнотипные единицы бронированных боевых машин, сконцентрированные в голове и хвосте колонны. В этот раз – дополнительно несколько тяжелых автоплатформ, перевозящих тяжелые танки. Самая драгоценная цель, окупающая их жизни с лихвой. И при этом цель редкая: танков у натовцев довольно мало. На поле боя танк противника – это то, что очень многие солдаты видят в самые последние моменты своей жизни. Поэтому возможность нанести точный удар по «неактивным» танкам была просто драгоценной.