"Абрамсы" в Химках. Книга третья. Гнев терпеливого человека - Сергей Анисимов

– Генерал, сэр!

– Ы?..

– Генерал Хэртлинг, проснитесь!

– Что за черт? Сколько сейчас времени? Что случилось?

– 02.45 местного… Русские нанесли удар.

– Что за бред? Опять русские вывели пару своих танков на поле боя? И меня стоит будить? Вы же знаете, во сколько я лег. Неужели не можете…

– Боюсь, что все хуже, генерал, сэр.

– Черт…

Тон у полковника однозначно был серьезный, и генерал-лейтенант Хэртлинг окончательно проснулся.

– Кто доложил?

– Центральный сектор.

Та территория, которую русские сумели удержать остатками своих вооруженных сил, оставалась источником головной боли, раздражения, потерь. Все более и более серьезных потерь, что теперь приходилось признавать всем. Дома, имена и портреты погибших военнослужащих в локальных и общенациональных газетах и телепередачах уже перестали привлекать большое внимание. Соответствующие им комментарии журналистов уже воспринимались просто как фон к местным новостям. «Погиб в бою» и «Пропал без вести в бою» являлись просто словами, устоявшимися аббревиатурами, знакомыми уже всем. Но за каждым таким словом стояли пехотинцы, убитые в перестрелках, убитые снайперами, убитые при артиллерийских, ракетных, минометных обстрелах. Экипажи, сгоревшие в стальных коробках гусеничных и колесных боевых машин. Авиаторы, погибшие со сбитыми самолетами и вертолетами. Военные и гражданские моряки, уходящие на темное дно каждого из трех океанов в нутре перекошенных от взрывов, пылающих остовов кораблей и судов. Которые перестали быть красивыми в одну секунду после взрыва боеголовки русской противокорабельной ракеты или торпеды… Саперы, связисты, ремонтники, мучительно пытающиеся удержать расползающуюся, буксующую систему снабжения. Все это объединялось одним словом: «фронт». Он сжирал все больше людей и ресурсов, и он потреблял деньги в совершенно невообразимых количествах, превосходящих всякие планы. Впрочем, на это страны – члены коалиции, готовы были идти. Понимание стратегической важности уничтожения России и захвата ее территории никуда не делось. И то, что потери оказались выше ожидаемых, и очевидно будут еще выше, было приемлемо до сих пор.

Было понятно, что вооруженные силы русских оказались сильнее, чем ожидалось. И также теперь было понятно, что моральная устойчивость русских оказалось намного, на очень много, в разы выше ожидаемого, расчетного. Вместо того чтобы сбросить с себя ярмо путинского режима и государственного контроля с надеждой вернуться хоть к какому-то подобию прежней жизни, русские шли в вооруженные силы. Оказавшись в «зонах урегулирования», на освобожденных «миротворцами» территориях, по мере своих скромных сил сопротивлялись. Жгли, ломали, портили технику, мосты, дороги – на это русские оказались мастера. И резали, вешали, травили тех, кого считали предателями и коллаборационистами. И убивали тех, кого считали не освободителями, а врагами. Шли не только в новые «формирования охраны порядка» под контролем демократических сил, но и в террористы.

Да, все больше сил и средств отнимала борьба с «вооруженными террористами». Наносящими «миротворцам» все более значимые потери и на растянувшихся до предела коммуникациях, и на освоенных и зачищенных территориях в целом. Борьба с террористами велась как бы успешно – число ликвидированных отрядов, групп, одиночек, считали тысячами. Но тех становилось все больше и больше, и они действовали уже не просто отчаянно, а нагло и иногда уже даже организованно. При всей нехватке ресурсов, русское командование продолжало делать все возможное для снабжения их вооружением, боеприпасами, средствами связи и разведки, инструкторами. В обмен на это террористы убивали, поджигали, подрывали то, до чего могли дотянуться и на чем видели эмблемы войск государств – участников операции, призванной принести России свободу. И они явно снабжали информацией своих террористических хозяев в глубине своей бывшей страны. Можно было только догадываться, какая доля неожиданных успехов русской фронтовой авиации обусловлена работой тех самых террористов, – а сколько действиями штатной агентуры и войсковой разведки. Быть может, поровну.

– Какого хера?! Будь я проклят!

Это генерал-лейтенант считал картинку с экрана своего тактического планшета.

– Свяжите меня со 2-й Бронетанковой. И 3-й Пехотной. Срочно.

– Да, сэр.

– И командующего авиацией ко мне. И готовьте круговой звонок с командирами всех соединений в радиусе 300 миль от этого… чтоб его…

– Да, сэр. Делаю, сэр.

– Сколько прошло времени?

– С самого начала? Почти два часа, сэр. Но сначала это был просто артиллерийский и ракетный удары, какие уже бывали. Потом мы решили, что это разведка боем, в обычном их стиле.

– А потом?..

С формальной точки зрения во всем этом, в эскалации жестокости и массовой гибели гражданского населения были виноваты, ясное дело, сами русские. Западным обывателям с утра до ночи объясняли, что русские сами сожгли собственные города и поселки, и продолжают их жечь, и продолжают убивать друг друга, – чтобы очернить «миротворцев» и привлечь на свою сторону недалеких людей, не способных к критичному анализу. Как это им уже удалось с греками и восточноукраинцами – каша в этих двух регионах сейчас заваривалась крутая. Некоторое время это объяснение успешно работало, пока в августе в паре европейских стран вдруг не прошли в прайм-тайме сюжеты о кавказских, украинских и прибалтийских «эскадронах смерти». И о «шоссе смерти», как именовали десятки совершенно одинаково выглядящих мест по всему протяжению бывшей России. Покрытые выбоинами и копотью асфальтовые полосы, на многие километры заставленные ржавыми и издырявленными обломками гражданских легковых машин и автобусов, со скрюченными костяками пассажиров внутри. И десятки не сработавших суббоеприпасов с маркировкой западных производителей там и сям между ними.

К августу число звонков в радио- и телеэфир с насмешками над «аналитиками и комментаторами», с прямыми оскорблениями журналистам и собственным правительствам перевалило за какую-то первую условную границу. А слова «гуманитарная катастрофа» стали звучать уже довольно громко. С этого момента наравне с русскими стали виноваты те «союзники и партнеры», без которых в операции было не обойтись: больно уж большая территория нуждалась в контроле и порядке. Турки, африканцы, азербайджанцы, грузины, поляки, эстонцы, латыши, литовцы, украинцы и те же русские коллаборационисты. Их поведение на занятых территориях оказалось не просто жестоким, а лютым. На их счету, по разным оценкам, были к текущему дню от сотен тысяч до миллионов жизней гражданских русских и пленных. Это вызывало ровно такую же ответную реакцию русских, и так заходило все дальше и дальше. Как, собственно, и было запланировано. Но это постепенно вызывало в мире и протест, и даже сочувствие к русским. Непонимающие целей и задач операции «Свобода России» тупые граждане были готовы сочувствовать кому угодно: так, они сочувствовали даже террористам ИРА[37] и «Красных бригад» в 70-х годах прошлого века. Задрипанные макаронники, ожиревшие бельгийцы и голландцы, сумевшие выставить на поле боя считаные бригады весьма умеренной боеспособности, и немного большее число полицейских подразделений, – посмели говорить что-то о «преступном попустительстве». Смели угрожать какими-то международными расследованиями. Сейчас это уже начинало серьезно мешать.