Неумерший - Жан-Филипп Жаворски

– Он обходит дом справа налево, – прошептала Тауа, и угрожающий характер этой приметы окончательно встревожил нас.

Чужак вернулся к двери. Немного помешкав, снова постучался. Не услышав ответа, снаружи вновь послышался голос, но он ошеломил нас всех, потому что сильно изменился. Женский голос, в котором слышалась очаровательная улыбка, прошептал прямо за щеколдой:

– Откройте. Я – королева леса. Я пришла очистить ваш дом.

Старая Банна зажала себе рот руками, чтобы не закричать. Тауа выписывала в воздухе жесты, чтобы отвести беду. Мать, ставшая мертвенно-бледной, не произнесла ни слова. Собаки снаружи срывались с цепей.

Мы сидели не шелохнувшись, поэтому ночной посетитель в очередной раз обошёл дом. Порой он ударял о стену чем-то увесистым, будто прощупывал её на прочность. Завершив обход, он снова вернулся на крыльцо. На этот раз постучали трижды, да так сильно, что дверь затряслась.

– Откройте! – рычал могильный голос. – Я – Лесничий. Я принёс хвороста для мальца.

Через дверь, словно сильный порыв студёного ветра, в наш дом проник ужас. В каком-то смысле обезумевшие псы спасли нас от этой напасти. Их вой разбудил всю усадьбу: лошади били копытами в конюшне, коровы мычали в сарае. На другом конце двора послышался резкий окрик – то был Рускос, который только что вышел из своей хижины.

– Ух ты! Кто это вздумал бродить здесь в темноте?

Единственным ответом был вой нашей скотины.

– А ну-ка цыц, дворняги! – проревел мужик, повернувшись в сторону псарни.

Затем, совершенно другим тоном он прокричал:

– Чёрт подери! Чу! Олени, что ли? Ну-ка пошли отсюда!

И мы услышали, как он направился к нашему дому.

– Хозяйка! – позвал он через дверь. – Всё ли у вас в порядке?

Банна была слишком напугана, чтобы что-то ответить; даже Тауа, казалось, не спешила открывать, будто опасаясь новой уловки непрошенного гостя. Мать подняла щеколду и отворила дверь. Внутрь ворвалась струя ледяного воздуха. В просвете приоткрытой двери, на фоне снежной пурги, смутно вырисовывался коренастый силуэт Рускоса.

– Спасибо, друг мой, – сказала мать. – Видел ли ты кого-то во дворе?

– Не разглядел. Я спал крепким сном, но эти псы так громко завывали, что разбудили меня! Подумал, что это не к добру.

– Ты только что прокричал, будто увидел оленей. Их ли ты заприметил?

– Я не уверен. Ничего ведь не видно. Но отсюда только что умчались два больших зверя, и я клянусь, что на голове у них были рога.

Ночь тянулась бесконечно. Брату никогда не было еще так худо, и терзавшая нас печаль быстро вытеснила испуг от прихода ночных посетителей. Он мучался уже слишком долго и мог угаснуть в любой момент. Разогнав загадочных существ, Рускос, возможно, отсрочил его погибель, но брат был сильно истощён: на его исхудавшем теле кости выпирали через кожу. Конец был уже совсем близок.

Забота, молитвы, подношения, жертвы – всё оказалось напрасным. Я был убеждён, что причина недуга брата крылась в Сеносетонском лесу; душа Сегиллоса всё ещё варилась в котле Гариссаля. Моё сознание, помутнённое перенесённой болезнью, словно насмехалось надо мной. Погружался ли я в лесную чащу во плоти или лишь духом, я знал лишь одно: то, что я пережил в той роще, хранило в себе великую тайну и таило силу, способную потушить этот пожар. К сожалению, воспоминания лишь отрывками всплывали у меня в голове. Мне казалось, что всё началось с игры в «зелёного человека». Но увы, последний удар припомнить я так и не смог.

Один единственный человек, каким бы ненадёжным он ни был, всё ещё мог спасти Сегиллоса. И так как мать не хотела о нём ничего слышать, один лишь я мог что-то изменить.

Рано утром брат начал быстро и прерывисто дышать. Зарождавшийся день подарил ему передышку. Обезумившие от беспокойства и усталости, мать и ее помощники погрузились в тревожную дрёму. Борясь с изнеможением, я закутался в свой самый тёплый плащ и тайком вышмыгнул из дома.

Утреннее небо было затянуто серыми тучами, но ослепительная белизна снега резала глаза. Тёплый плащ не спасал от холода, набросившегося на меня, словно разъярённый волк. Вот уже много дней подряд я не покидал дымного полумрака жилища и, едва ступив за порог, зима яростно ополчилась на меня с новой силой. Дрожь прокатилась по всему телу. Мороз пробирал до самых костей. Мне пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не повернуть назад.

Незадолго до восхода солнца выпал белый снег. Пушистый ковёр накрыл все следы на нашем дворе: теперь невозможно было отследить, что за ночные посетители были здесь. Для меня это не имело никакого значения. Я шёл не за ними.

Я настолько замёрз, что с огромным трудом пересёк подворье. Я опасался, как бы кто-нибудь из наших прислужников, заметив мой побег, не завернул бы меня обратно. Но мороз давал о себе знать: кругом будто все вымерло. Спотыкаясь, я вышел за ворота и поплёлся в сторону тусклых очертаний лесных окраин. Луга и пашни, покрытые толстым слоем снега, тут и там расставляли мне капканы. Порой я проваливался по самое колено, теряя равновесие; ледяная пыль налипала мне на браки и стекала в броги. Я изнемогал от изнурения. Чтобы пройти этот короткий путь, мне пришлось несколько раз остановиться, каждый вдох резал меня будто ножом. В правом боку что-то кололо. Болезнь лишила меня былой силы, оставив лишь буйную голову, которая никак не хотела признавать, что эта выходка могла мне дорого обойтись. Главное было спасти брата. Суобнос оставался моей последней надеждой. Я должен был найти его; после того как он подверг нас такой опасности в лесу, бродяга был просто обязан нам помочь.

Строения Аттегии уже растворились в туманной дымке позади меня, как вдруг моё сердце встрепенулось от радости. На краю тёмного леса, под старыми деревьями, где Банна оставляла свои приношения, сверкал оранжевым пламенем маленький костёр. Я поспешил к нему, пробираясь сквозь сугробы, словно через болото. Кто-то пытался согреться, сгорбившись над жалким костром. Я думал, что уже достиг цели, что сейчас исправлю все свои ошибки, что совершил по незнанию.

– Суобнос! Суобнос! – прохрипел я.

Мужчина повернулся ко мне. Его лицо было гладко выбрито. Заколотая зеленоватой фибулой, с плеча свисала большая шерстяная накидка неопределённого цвета, повидавшая различные превратности погоды. Незнакомец прислонил копьё и большой щит к дереву неподалёку. Весь мой восторг рассеялся, словно дым на ветру. Этого скитальца я не знал.

Жестом он пригласил меня к костру.

– Подойди сюда, мальчик! Небось продрог весь! Иди погрейся!

Ни его голос, ни его облик не были мне знакомы. И все же непонятным образом откуда-то из тёмных глубин памяти всплывали размытые картины. Мгновение я колебался, но он оказался прав: я действительно совсем замёрз. Я сел у огня, подвернув ноги и протянув онемевшие пальцы к языкам пламени. Краем глаза я осмотрел незнакомца. Передо мной был крепкий мужчина, уже в годах, густые волосы которого были коротко подстрижены, а лицо с жёсткими чертами казалось безмятежным, скорее даже суровым, и чем-то напоминало Сумариоса. У него были сильные руки, на одной из них виднелся край татуировки, которая обвивалась вокруг запястья и исчезала под рукавом. Несмотря на то что он был весь укутан, накидка не смогла скрыть его уродливый шрам, который проходил через всё горло. Я догадался, что имею дело с воином, но не из этих земель, я никогда не видел его в сопровождении правителя Нериомагоса. Через некоторое время вояка слегка улыбнулся.