Князь Александр Невский - Ирина Александровна Измайлова

воротами, в войлочных шапках-колпаках. Они несмело переминались с ноги на ногу, глядя исподлобья на подошедших к ним дружинников.

– Крестьяне мы тутошние, – произнёс наконец старший.

– Какие такие тутошние? – негодующе воскликнуд присоединившийся к караульным Митрофан. – Нет же во всей округе жилья. Мы всё обсматривали. Откуда ж вы взялись?

Другой крестьянин, помоложе, постарался растолковать:

– Так мы ж… это… Мы за лесочком вон этим, в землянках живём. Деревня там у нас была, её татары давно уж пожгли. А мы остались. Податься-то некуда. Вот землянок нарыли.

Старший вновь подал голос:

– А что, правду у нас говорят, будто с вами сам князь Александр Ярославич едет? Невский?

– Правду, – возвысил голос Александр. – А что? Зачем я вам надобен?

Мужики то ли изумлённо, то ли испуганно смотрели на князя. Потом боязливо подступили ближе и, стащив с голов свои колпаки, принялись кланяться:

– Светлый князь, не гневайся!

– Что прийти посмели, не серчай!

Александр в недоумении пожал плечами:

– Пока не на что серчать. Сказали б, что вам нужно, для чего на ночь глядя непременно князь потребовался? Обидел кто?

Старший крестьянин, воодушевившись таким спокойным началом, воскликнул:

– Так эти ж – мудрячинские… они вот и обидели!

– Кто такие мудрячинские? – нахмурился Александр Ярославич. – Толком сказать можете или как?

Младший начинал, торопясь, рассказывать:

– Две деревни тут у нас, недалече. Обе по землянкам селятся, домов не осталось. Мы, значит, из деревни Луковино, а подалее ещё Мудрячино есть. А поле-то ячменное у нас на две деревни одно.

Крестьянин, смутившись под пристальным взглядом князя, запнулся и умолк. Александр вздохнул:

– И что ж замолчал? Не клещами ведь тяну, добром спрашиваю. Чего ж молчите? Про поле я понял. Но пришли-то вы с чем?

И тут оба мужика будто по команде, плюхнулись перед князем на колени.

– Не гневайся, княже! Рассуди!

– В чём? – Кажется, Александр и вправду начинал гневаться.

– Да с мудрячинскими рассуди нас! – привставая с колен, воскликнул старший. – Вишь, собрали мы урожай. Татары приехали, ясак свой забрали. Уехали. А тут мы вдруг да узнаём, что с Мудрячина они вдвое меньше нашего взяли! Дескать, взяли девку одну в полон в свой да мальчонок двоих увели. Те, мудрячинские-то, было противились, но после сами ж с ними сторговались.

– Сами детей и девицу им отдали? – ещё больше хмурясь, спросил князь.

Мужики дружно закивали. Младший подхватил:

– Ну да! Вот хлеб свой и сберегли! А нам как быть?! У нас девок на выданье нынче нет, мальцов тоже. Откупиться нечем. А хлеб-то есть и нам надобно! Татары ж мало оставляют! Мы к мудрячинским мужиков послали, чтоб, значит, оне нам часть доли нашей вернули – их-то ясак меньше вышел! Так не дали ничего, а посланных палками отлупили!

Старший вновь встрял в рассказ:

– Ну, стало быть, мы, луковинские, в обиде стали на мудрячинских. И тут слух прошёл, что ты из Орды через наши места едешь, великий князь, государь Александр Ярославич. Ну, мы и решили тебя попросить… Повели мудрячинцам с нами хлебом поделиться! Кто ж виноват, что нам в полон отдать уже некого…

Младший добавил:

– А мы соседям пригрозили: не поделитесь, так мы вам на другое лето ваш урожай пожжём! Во как!

Александр отставил в сторону миску, из которой до того ел, поднял на крестьян тяжёлый взгляд, от которого те невольно отстранились, продолжая стоять на коленях.

– Как же вы им сожжёте урожай? – медленно спросил Александр. – Если у вас поле одно? А?

Старший крестьянин пояснил:

– Поле-то, княже, одно, да по нему межа проложена. Половина ихняя, половина, значит, наша.

Дружинники князя, столпившись вокруг, молча слушали. Лица большинства были так же мрачны, как и лицо Александра.

– А если, – столь же медленно продолжал князь, – вы, к примеру, соседям поле подожжёте, а ветер вдруг да в вашу сторону подует? И тот урожай погорит, и этот. И тогда что? Ну, отвечайте!

Оба крестьянина смущённо молчали, потерянно переглядываясь.

– Соседей ваших я ни осудить не могу, ни уж тем более одобрить, – продолжал Александр. – Бог им судья за то, что они детей своих на хлеб обменяли. Может, и правда, посчитали, что им без этого зиму не пережить – год был тяжёлый, урожай скудный. Но только раз уж они такой безбожной ценой от татар откупились, то вам ничего не должны! Поле у вас общее, беда – тоже общая. Как у нас у всех, у всей Руси великой. И по беде межу не проведёшь – всё равно на всех одна останется! В одной нужде живём, одну напасть делим. А вы? У соседей оторвать норовите, а если не оторвётся – хлеб им спалить! Пускай хоть и ваш погорит, лишь бы их без хлеба оставить? Да вы кресты-то носите али как?!

Оба мужика поспешно запустили руки за воротники, вытаскивая шнурки с нательными крестами, и затрясли ими, испуганно вытаращив глаза.

– Мы… Княже… да как же?! – шептал старший. – Как же без креста-то?

– А без любви как?! – Александр встал, нависая громадой своего роста над испуганными селянами. – Как вы живёте, а?! Вся Русь-матушка ныне стонет под игом вражьим, слезами пополам с кровью обливается… Обездолены мы, ограблены, унижены и вынуждены это терпеть. Я, князь великий, шведов да немцев в прах разбивший, на поклон в Орду езжу! Зачем?! Для русских людей милость выпрашивать да веру нашу православную от поругания отстаивать! Не ради ж себя – что мне, в бою погибнуть бы не хотелось?! Тут и слава, и честь, и Царство Небесное – ведь честно голову-то сложил бы! Нет, кланяюсь хану, как те дети, коих в рабство их же родители продали… А вы таких же русских людей, обездоленных и ограбленных, ненавидите… А они вас! Что ж это?! Что?! Неужто не понять всем вам: будем розны, будем жить, друг друга не любя, хлеб друг у друга отбирая, не видать нам свободы, не видать избавления! Божья кара так на нас и будет…

Крестьяне, дрожа, крестились, расширенными глазами снизу вверх глядя на князя.

– Помилуй, великий княже! – прошептал младший.

– По неразумению поступили! – подхватил старший. Бес попутал!

– Бес тех одолевает, кто ему покоряется! – Александр провёл рукой по лицу, с трудом успокаиваясь. – Возьмите вот – у тех же татар на хлеб сменяете.

Он снял с мизинца золотое кольцо и сунул одному из крестьян.

– А этот отдать не могу! – князь тронул перстень Менгу-Тимура, их у него было всего два. – Ханский подарок. Узнает хан, на всю Русь из-за меня разобидится. И ступайте себе.

Крестьяне поспешно поднялись с колен, спотыкаясь, едва