Семейные хроники Лесного царя - Антонина Бересклет (Клименкова)

из ежевики, к красному хорошо прожаренному мясу — кисло-сладкий соус из терновника. Темный квас или темное пиво — это в компании с Яром. Белые грибы не давать! Если яйца — то перепелиные. И так далее в том же духе.

Послушно вернувшийся в свои покои Сильван уселся за стол и с плохо скрываемой тоской посмотрел на миску наваристого борща. Заикнуться о ложке белой сметаны он постеснялся. Царевна же, хлопоча вокруг стола, боролась с тайным искушением повязать подопечному салфетку на шею и кормить с ложечки, как это у нее на глазах неоднократно проделывал отец. Вот только Яру Сильван позволял куда больше, чем ей. Вздумай она подобное вытворить, пожалуй, еще подавится от возмущения и смущения…

Спокойное течение трапезы нарушило непредвиденное событие. В глубокой тарелке прямо перед некромантом вдруг забурлил борщ, поднялся фонтанчиком из середины, превратившись в подобие головы. Из кусочков овощей причудливо сложились усы и борода, благодаря чему Милена безошибочно опознала водяного воеводу:

— Лещук Илыч! Вы что это вытворяете? — удивилась она.

Сильван от неожиданности сего явления в собственной тарелке пугливо отпрянул от стола, но царевна положила ему руку на плечо и заставила сесть на место. Чудеса чудесами, но обед никто не отменял! Пусть первое блюдо сделалось по вине водяного неаппетитным, зато припасена еще тарелочка с ароматными грибными котлетками и румяные пирожки на десерт. Дело Милены — откормить. А мышцы некромант и сам нарастит, играя с нею в «прятки» по всему дворцу и окрестностям. Вот неужто своим чернокнижным начитанным разумом не понимает, что не скрыться ему от ее чувств? Что еще больше распаляет в ней страсть, заставляя гоняться за ним, как кошку за мышкой? Впрочем, Милене этот азарт охоты даже нравился.

— Яр-батюшка обмолвился, для Сильвана Иваныча потребны-де людские мертвяки, коли такие появятся, — сообщил водяной из тарелки, забавно шевеля капустными усами. — Так вот, есть у меня тут два тельца. Нужны ли такие? Или прикажете на тот берег выбросить, пускай смертные их сами хоронят?

Сильван под крепкой рукой царевны замер.

Лещук Илыч с пузырями в тарелке утонул, зато вместо себя явил иной фокус: борщ по поверхности застыл, сделавшись гладким, словно темное зеркало. И в этом круглом зеркале отчетливо возникла картинка, как если бы с высокого берега смотреть на реку: два мальчишки, лет десяти-двенадцати, раскинулись на воде, лицами вниз. А рядом — перевернувшаяся кверху дном лодка и сломанное весло.

Сильван в непонимании оглянулся на Милену — и поразился, с каким холодным любопытством та взирает на утопленников в тарелке, словно на мух, без малейшего сочувствия к погибшим. Дочь ведьмы и лесного царя, похоже, совершенно не ощущала себя человеком. От этого открытия Сильвана бросило в оторопь больше, чем от внезапного появления водяного и лицезрения малолетних покойников.

Картинка исчезла, а водяной вылез снова:

— Ну так что, нужны? Али можно на дно утянуть, сомам на корм? Я-то утопленников предпочитаю постарше, да желательно девиц — из них красивые русалки получаются. А эти мне без надобности.

— Они ведь недавно перевернулись? — уточнил некромант.

— С четверть часа, — отозвался водяной.

Милена пожала плечами, предлагая решить Сильвану. Тот решительно убрал ее руку со своего плеча и поднялся:

— Вытащите их, пожалуйста, на берег. Я хочу их осмотреть.

Кивнув, водяной растворился в борще.

— Ванечка, зачем они тебе? — спросила Милена. — У нас во дворце и так слуг полно, сколько хочешь себе возьми.

— Будь добра, прикажи оседлать коня и вели кому-нибудь проводить меня к этому месту, — вместо ответа потребовал чернокнижник.

— Ой, ну если надо, так я сама тебя и провожу, — заявила царевна, которой была безразлична судьба утопленников, а вот отпускать жениха одного совершенно не хотелось, пусть даже ехать тут недалеко. — Ты садись и кушай пока, а я распоряжусь.

Она ненадолго отлучилась — и вернулась, переодетая в мужской костюм, очертивший ее женственную фигуру еще более соблазнительно, чем обычные струящиеся сарафаны и платья. Сильван даже немножко покраснел и отвел глаза. Милена сделала вид, будто его смущения не заметила. Подошла к столу, наклонилась низко, якобы рассмотреть половинку котлетки, которой несчастный маг послушно давился в ее отсутствие. На самом же деле для того, чтобы продемонтрировать бюст, обтянутый тонкой рубашкой, с самого выгодного ракурса. Огорченно вздохнув над растерзанной котлеткой, Милена взяла нетерпеливого жениха под локоток, повела к конюшням.

Коня к удивлению некроманта для них оседлали только одного, пусть и здоровенного. К еще большему удивлению, царевна не стала оборачиваться горлицей или еще какой зверюшкой, не для того она в штаны переодевалась. Она взлетела на коня, опередив Сильвана — и подала ему руку, чтобы легко вздернуть его, подкинуть, точно пушинку, и усадить в седле впереди себя, как принцессу.

Пока некромант пытался обрести дар речи, временно утерянный из-за захлестнувшего возмущения — время возмущаться он упустил. Милена ударила коня каблуками под бока, завладела поводьями, второй рукой обняла мага за тощую талию и бережно прижала к себе, к своей мягкой груди его худыми лопатками.

Половину пути Сильван вынужденно молчал, сгорая от стыда и унизительности своего положения.

Спас его сам Яр — почувствовал через Лес, как зачастили сердца некроманта. Отец мысленно связался с дочуркой и строго на нее прикрикнул, да так громко, что даже Сильван услышал раздавшееся по Лесу эхо:

«Милка, немедленно прекрати!!!»

— Что прекратить, папочка? Я ничего такого! — невинно отозвалась царевна.

Дальнейший их разговор остался для некроманта загадкой. Однако тесно прижиматься царевна перестала. И даже уступила ему поводья вместе со стременами. Сама же смиренно принялась указывать, куда ехать.