Чего не прощает ракетчик - Максим Михайлов

— Ха! — Померанец в гневе всплеснул руками, чуть не сшибив на пол заветную бутылку. — Иди, вернись, попробуй! Или ты законов об эмиграции в глаза не видел, или ты, брат, полный и законченный идиот. Да к вам в Россию только чучмеки беспрепятственно эмигрируют, по упрощенной схеме. А русский из-за рубежа скорее лоб себе расшибет, чем реально вид на жительство получит!

— Ладно, понял я, — скрипнул зубами Севастьянов. — Другое неясно. В Грузию ты чего полез? С Россией что ли счеты сводить, за то что не заступилась, когда тебя по почкам охаживали?

— Дурак ты, братец, — как-то внезапно, словно выпустили из него вдруг воздух стух Померанец, лапнул бутылку, добивая остатки «Стрелецкой» и шумно занюхав пойло рукавом продолжил неожиданно трезвым и ясным голосом. — Мы ведь туда не просто так подались. Нужда приперла. Мне на службе четко сказали — либо туда, либо отставка без пенсии, уж к чему придраться нашлось бы, только захоти. У Маркухи вообще полный край был, семью кормить нечем, его деньгами подписали. Ну а Гром ты сам знаешь, по жизни, в каждой жопе затычка, тому только дай подраться наплевать с кем. Он, кстати, особо и не хотел, если честно, я его попросил… Да и не думали мы всерьез, что русские осетов защищать полезут, понимаешь, психология такая, раз уж вы нас, славян, вот так на растерзание кинули, так за этих черножопых точно не впрягетесь… А оно видишь как вышло… Ну а война, сам понимаешь, дело такое — не ты, так тебя… Так что когда время стрелять пришло, уже не до рассуждений о славянском братстве было. Небось те, что в воздухе были, тоже долго не думали бы, прежде чем нам ракету засандалить. Просто ловчее мы оказались, удачливее… Вот и весь грех. Другого за собой не числю.

— Оно и видно, как не числишь, — вздохнул Севастьянов, показывая взглядом на ряды пустых бутылок беспорядочно замерших у кресла в немом карауле.

— А это уж мое дело, никак не твое, — жестко отрезал Померанец. — Ты сюда убивать меня пришел, или морали читать? Давай уже стреляй, а то заболтались мы что-то…

— Не буду я в тебя стрелять, — качнул головой Севастьянов. — Просто это слишком. На самом деле ты сам себе наказание определил. Жить с тем, что сделал, тебе куда тяжелей будет, чем от пули умереть. Так что живи…

Он с усталым кряхтеньем поднялся из кресла, недоуменно повертел в руке пистолет, словно начисто забыв, что это такое и зачем, потом щелкнул предохранителем и опустил оружие в карман, глянув через плечо на недоверчиво косящегося на него Померанца.

— Все, хозяин, прощай, а то загостился я у тебя… Будь здоров не кашляй…

Померанец ничего не ответил, но Севастьянов и не ждал от него ответа. Первый шаг дался трудно, ступня тяжело вдавила скрипящие половицы, потом дело пошло легче. Вот и ведущий к входной двери коридор с неопрятными лохмами оборванных обоев.

"Слабак и трус! Слизняк! Ничтожество!" — донеслось до него сзади. Оборачиваться не хотелось, но Севастьянов, сделав над собой усилие все-таки оглянулся. Призрак исчезал, таял, корчась в мучительных судорогах, плыли сминаясь, теряя прежнюю рубленую форму черты лица Мстителя, его собственного лица. Впрочем нет, только теперь он заметил, что на самом деле вовсе непохож на зеркального двойника, да, сходство есть, но лишь сходство, не более. Тот ощутимо злее, жестче, страшнее… Нет, совсем не похож… Или все-таки… Нет, точно нет! Да собственно говоря уже и сравнивать не с чем, от материализовавшегося на яву кошмара из подсознания осталось лишь едва заметное мутно-серое облачко, да и то истончалось, размывалось теряя цвет и объем, тая на глазах, растворяясь в воздухе…

Хлопнула за спиной обшарпанная фанерная дверь, гулко застучали под ботинками каменные ступени. Севастьянов больше не чувствовал ни гнева, ни ненависти, осталась лишь выжженная пустота в груди… Пустота и тишина, холод и равнодушие… Он даже не смог бы сейчас сказать куда и зачем идет… Все кончилось, истончилось, потеряло смысл…

Лязгнула открываясь подъездная дверь, впуская в жилое тепло липкую осеннюю морось. Стегнул по щекам резкий ветер.

— Ну что, дорогой, вот и встретились, — в мелодичном женском голосе нотки злого торжества перемешались с явно слышимой досадой.

Он поднял глаза и встретился с ней взглядами. Фээсбэшница куталась в длинный плащ серо-стального цвета. Оба амбала тоже были здесь, и на этот раз облаченные в спортивные костюмы и короткие кожаные куртки вовсе не казались такими нелепыми и нескладными, как в цивильных костюмах. У того, что стоял правее пол-лица было залеплено пластырем, но при этом он улыбался, нехорошо, так лыбился, предвкушающе.

— Ну что успел товарища повидать? — прищурилась Марина.

— Успел, — кивнул Севастьянов.

— Жаль, совсем немного мы опоздали…

Севастьянов лишь молча пожал плечами, пусть думают, что хотят, пусть говорят, что хотят, ему все равно…

— Что ж, ладно, — устало вздохнула Марина.

И неожиданно Севастьянов явственно разглядел, что она уже вовсе не молода, что под глазами и в уголках губ у нее явственно залегла сетка мелких морщин, что сам цвет лица землистый и несвежий, какой бывает лишь при крайней степени утомления, а сами глаза хоть и блестят лихорадочным блеском, тоже набрякли черными кругами долгой бессонницы. Ему даже жалко стало ее вдруг, всего на секунду, но все же… Ведь операция, за которую была ответственна в первую очередь она, с треском провалилась. И даже если привезти назад в Россию истинного виновника, то за стопроцентного козла отпущения он вряд ли сойдет. Да и не привезет она никого… Мысль родилась в голове как бы сама собою, Севастьянов прислушался к ней, повторил про себя вдумываясь в смысл: "Не привезет она никого…". Да, точно, не привезет…

Правая рука без лишней спешки, будто бы невзначай нырнула в карман. Пальцы легли на рукоять пистолета.

— А вот этого не надо! — жестко произнесла фээсбэшница. — Сопротивление бесполезно. Ребята, профессиональные стрелки, дырок в тебе понаделают не успеешь маму позвать!

Севастьянов согласно кивнул, извлекая из кармана оружие. Отфиксировал машинально, как напряглись оба бойца, как заледенели, превращаясь в острые пики их глаза, как закаменели напряженные скулы. Однако не дернулись за стволами, не замандражили, так и стояли спокойно ожидая команды… Уверены были, что всегда опередить смогут, какую бы фору не дали противнику, все равно они выстрелят раньше, точнее, лучшее… Хорошие ребята, умелые… Севастьянов даже пожалел, что так круто обошелся с заклеенным пластырем, если разобраться, зря пострадал парень. Он-то не виноват, просто работа такая…

Патрон должен был быть уже в патроннике, оставалось лишь сбросить вниз флажок предохранителя. Черт, как же тяжело и неудобно он движется, палец соскальзывает, цепляется за неровную поверхность ногтем. И как это раньше получалось вот так с маху отщелкивать эту дурацкую железку? Наконец, неподатливая дрянь встала на место с сухим щелчком. Бойцы, как по команде чуть сгорбились и синхронно метнули правые руки под куртки, к наплечным кобурам, надо полагать.

— Севастьянов, не дури! — уголки губ Марины поползли вниз, кривя рот в некрасивой гримасе, в голосе диссонансом с уверенным тоном дребезжат панические нотки.