Чего не прощает ракетчик - Максим Михайлов

Севастьянов опустил глаза на сомкнутые в замок на коленях ладони, словно и впрямь ожидал увидеть на них кровавые пятна.

— Так делать-то мне что? — спросил глухо, взгляда от столешницы не отрывая. — Делать что, если горит все внутри, если сердце жжет, если дышать нечем? Подскажи раз умный такой, научи, как жить с этим?

Старик долго молчал, глядел испытующе, казалось в самую душу проникает его пристальный взгляд. Наконец спросил брови сурово сдвинув:

— В Бога-то веруешь? Или как?

— В бога? — Севастьянов истерически хохотнул. — Нет, старик, в бога не верю! В дьявола верю! Вот тот, точно на свете есть!

— Еще б тебе в него не верить, — хмыкнул непонятно священник в седую бороду. — Как не верить, ежли он у тебя на закорках сидит…

Севастьянов невольно вздрогнул, уж слишком много непоколебимой уверенности прозвучало в этих словах, он даже покосился осторожно сначала на одно плечо, потом на другое. Никого там конечно не увидел и вновь опустил глаза в пол. Сил встречаться с пронзительным взглядом старика просто не было.

— Ладно, — прогудел тяжело священник. — Помогу тебе. И от погони укрою, и к городу отвезу… Мыслю, человек ты еще не совсем пропащий. Однако по-настоящему помочь только ты сам себе можешь… Вообще человек хоть и должен рассчитывать на помощь божью, но и о своих силах тоже помнить не грех…

— Как, отче? Как я должен себе помочь, научи! — Севастьянов все же осмелился поднять глаза на священника.

И сам поразился встретив его мягкий всепонимающий взгляд. Вовсе не так по его разумению должен был смотреть служитель церкви на погрязшего в грехе, по крайней мере, так полагал сам подполковник, хотя откуда ему было на самом деле знать, что и как положено делать людям, посвятившим себя богу.

— А вот этому тебя никто не научит. Слушай сердце свое, оно подскажет, — мягко произнес отец Алексий, успокаивающе касаясь его плеча пальцами. — Через сердце наше, Господь с нами говорит, потому к его голосу прислушиваться надо. Ты же встречи ищешь с последним из врагов твоих? Двух других встретил уже, так?

— Так, — кивнул головой Севастьянов.

— Ну так найди его и поговори с ним… Узнай почему он так поступил, что с ним произошло… Расспроси, а потом уж суди… Только помни, что я тебе сейчас говорил. Злом в этом мире зло токмо умножить можно… Право на месть лишь у Господа нашего… Нам же сирым и малым просто жить нужно по правде, тогда и мстить никому не придется…

Низкое, тяжело набрякшее чернотой предгрозовое небо нависало над головой, давило на виски, бьющиеся глухим злым пульсом. Севастьянов шел вперед через силу, ощущая почти физически, как сгустившийся воздух неохотно расступается под натиском его тела, не желает пропускать его вперед. Изредка он на несколько секунд прикрывал свинцовые веки, и тогда под ними вспыхивали яркими гирляндами разноцветные огненные сполохи, бились роями радужные сверкающие мухи, мела ослепительная поземка. Он тут же, испуганно вздрагивая, усилием воли раздергивал непослушные глаза, широко пялясь невидящим взглядом в катящуюся ему навстречу по проспекту толпу людей. Людей ли? Эти замордованные согбенные силуэты в серой невыразительной одежде даже отдаленно не походили на тех веселых, непосредственных и открытых жителей города, что привык он видеть в прежние визиты сюда. Что случилось с ними? Какой злобный вампир высосал их энергию, их неколебимую волю к жизни? Какой темный волшебник наложил на них это страшное обезличивающее заклятие? Мысли гулкими каменными жерновами трудно ворочались в пылающей жаром голове, больно давили изнутри на переносицу, сжимали раскаленным обручем виски.

"Ты болен, Севастьянов", — сказал кто-то тихо и спокойно совсем рядом.

Он оглянулся, ища невидимого собеседника налитыми кровью глазами, покачнувшись от этого неловкого движения и лишь едва удержав равновесие. Мститель шел с ним рядом, практически прозрачный, похожий на дымное облако. Его обычно сжатые в тонкую нитку губы растянулись в глумливой усмешке, глаза холодно поблескивали матовой радужкой. В последнее время он являлся Севастьянову все чаще, уже не в зеркалах, не в мутных отражениях дождевых луж и грязных витрин, это осталось в прошлом. Теперь он появлялся полупрозрачной серой тенью, то и дело маячащей за плечом, бросающей слышные лишь Севастьянову колкие насмешки, глумящейся над ним, издевающейся.

"Ты болен и умрешь, — безжалостно и как-то даже равнодушно сообщил Мститель. — Ты даже не сумеешь доделать то, зачем приехал. Ты всегда был лишь неудачником, парень. Жалким неудачником, вечным лузером и аутсайдером".

Севастьянов через силу оскалился, вздернув губу и обнажая зло сжатые зубы, процедил убежденно:

— Нет, сука, врешь. Я все сделаю так как надо и не сдохну раньше, как бы ты не хотел. Не сдохну!

Испуганно шарахнулась в сторону ковылявшая рядом неряшливо одетая женщина средних лет, еще молодящаяся, но уже непоправимо расплывшаяся вширь и некрасивая, с бледной морщинистой кожей присыпанной толстым слоем пудры. Глянула на Севастьянова недоуменно и испуганно, но тут же забыв о нем, растворилась безоглядно в городском водовороте обреченно волоча набитые чем-то ярким пакеты неизвестного супермаркета. Мститель за плечом осуждающе качнул головой: "Сам с собой разговариваешь псих? Хотя теперь это не страшно… Никто не побежит звонить в скорую, просто решат, что у тебя на ухе гарнитура мобильника. Прогресс…" Он гаденько ухмыльнулся, и Севастьянову немыслимо захотелось его ударить, вцепиться скрюченными от ненависти пальцами в горло, рвать зубами эту ненавистную серую дымку ощущая на губах вкус вражеской крови. Какой может быть вкус крови у призрака? Затхлый, будто застоявшаяся болотная вода, наверное… И при этом она должна быть такой же противно тепловатой… Горло винтом скрутил отдавшийся в желудке спазм отвращения, колыхнулись внутри резкие рвотные позывы. Мститель смотрел удивленно, непонимающе, не ожидал такого… Однако, когда Севастьянов справившись с накатившей тошнотой демонстративно сунул руку в отвисший от хранившейся там тяжести глубокий карман плаща, надоедливый призрак сообразил, что к чему и дисциплинированно растворился в воздухе. Последней растаяла широкая глумливая улыбка.

Прикосновение пальцев к холодному металлу придало сил, очищающей волной прокатилось от кожных рецепторов к мозгу, плеснув холодной свежестью внутри пылающей жаром черепной коробки, сделав на миг окружающий мир четким и ясным, вернув ему нормальные краски вместо сплошных коричнево-бурых тонов. Пистолет был на месте, придавал уверенности привычной своей тяжестью, холодной основательностью. "Там всего три патрона, — мелькнула непрошенная заполошная мысль. — Не рассчитывал, что так выйдет. Мало осталось". Он повторил это "мало осталось" на разные лады, обкатывая внутри каждую букву этой фразы, словно ворочая набранную в рот гальку, добиваясь того, чтобы привычные слова полностью утратили свою суть превратившись в бессмысленный набор непонятных звуков, не имеющий никакого смысла. Потом припечатал с удовольствием, сам страшась той внутренней силы и уверенности, что прозвучали в голосе: "Ничего, хватит. Теперь уже хватит".