Провидение - Кэролайн Кепнес

Она смотрит на меня. Прости.

Кэрриг толкает ее пистолетом в спину.

— Иди. — Он переводит взгляд на меня. — Ты, кусок дерьма, открывай дверь, или я открою ее.

Он гонит, подталкивает Хлою к двери, к дверной ручке, которую она пробовала повернуть, когда пришла. Время уходит, и если он выстрелит в дверь, они умрут. Сердце у меня колотится, взгляд остановился на стекле, на ее и моих отпечатках. Они переливаются разными цветами посреди этого кошмара. Подбегаю к стеклу и прикладываю ладони к отпечаткам. Сжимаю кулаки и говорю волшебные слова, которые заставят его нацелить пистолет на меня. Эти слова освободят ее, она убежит отсюда и будет жить.

— Кэрриг, гребаный раздолбай, чертов дурак, предупреждаю тебя. Не открывай эту дверь.

Оттолкнув Хлою, он мрачно смотрит на меня. Вот так выглядит человек с разбитым сердцем. Он как самолет, падающий в пике. Не жизнь, а сплошная череда ошибок. Любить девушку, которая не любит тебя, глупо, и он это знает. Поэтому жмет на спусковой крючок. Стекло разлетается вдребезги.

Я слышу ее крик. Вижу дым. По полу тяжело стучат его ботинки. Он уходит тем же путем, каким пришел, а из моей груди хлещет кровь. В сердце он не попал, но угодил в артерию. Я ничего не вижу. Не могу дышать. А потом вдруг чувствую ее запах. Хлоя-которая-пахнет-как-печенье…

Она склоняется надо мной. Я моргаю, хриплю:

— Хлоя, нет.

— Ты умираешь, — говорит она. — Джон, нам нужно вынести тебя отсюда.

Качаю головой и чувствую, как начинают вращаться шестеренки. Мои турбины набирают обороты. Она слабеет, задыхается, а ко мне возвращается сила.

Я указываю на дверь.

— Уходи.

Она плачет. Ее хрупкие руки тянутся ко мне, и мне приходится сделать невозможное. Я пинаю ногой. В воздух возле нее. Задираю рубашку и показываю, что происходит. Дырка от пули уже начинает затягиваться.

— Джон, я не могу, — говорит она.

— Ты должна.

Но потом я вспоминаю, как было в школе, всегда, во всем, при любом разговоре. Уходил я. Не она. Смотрю на дверь, и кажется, что до нее очень далеко, а между нами — силовое поле, о существовании которого я не знал и в то же время каким-то образом догадывался. Она пытается спасти меня, а я — ее, и время замедляется.

Я должен выбраться отсюда. Должен.

Эггз

Едва я выхожу из уборной, как слышу хлопок. Хлоп. Замираю как раз вовремя, чтобы уловить звук шагов. Кто-то убегает, и я бегу. Я знаю, что это за хлопок и как важно спешить на его звук, доверять своему чутью, если, конечно, ты его оттачивал.

В конце коридора вижу вывеску: «Роллинг Джек, спортивные товары». Чувствую запах пороха. Дверь в магазин распахнута, преследовать стрелка бесполезно. Ему конец. Я вижу фары, слышу визг резины по асфальту. Он ударился в бега.

Без предупреждения врываюсь в комнату. Чутье меня не подвело, потому что вот он, Джон Бронсон.

Не успеваю я хорошенько рассмотреть Джона Бронсона, который уже без бороды, как он поднимает руки и кричит:

— Уведите ее, вы должны увести ее, вы должны увести ее сейчас же.

Девушка. На полу девчонка Сэйерс. Дышит ли она? Нагибаюсь, прислушиваюсь.

Парнишка Бронсон бьет по стеклу.

— Слушайте, вы должны меня послушать, вы должны… уберите ее отсюда, или она умрет.

— Погоди-ка.

Он смотрит на меня. Какие у него огромные глаза.

— Не могу. Она умирает.

Впервые в жизни я называю его по имени прямо ему в лицо.

— Джон.

Он слышит, как я произношу его имя, и сглатывает слезы, проталкивает комок в горле. У него доброе сердце, молодое сердце, оно трясется, ладони на стекле дрожат. Он плачет. На нем кровь. Ее кровь? Он корчится и умоляет: «Вы должны забрать ее, вы должны уйти, она умрет, она не должна умереть».

Он — Бородач. Подозреваемый в убийствах. Но он не сделал ничего плохого этой девушке. Он любит ее. Я должен надеть на него наручники. Должен запереть эту дверь и сделать массу других вещей, которые обещал сделать, если найду его. Но что толку от сердца, если оно замкнуто? От ума и чутья?

— Ладно. Оставайся на месте, Джон.

Он смотрит на меня снизу вверх. Кивает.

— Мне очень жаль.

А потом снова плачет.

Девочка она маленькая, но любой человек становится тяжелым, если не может идти. Каждый что-то весит. Я считаю до трех.

Джон снова начинает:

— Я очень извиняюсь, но вы должны унести ее или…

— Этим я и занимаюсь, — отвечаю я и снова принимаюсь считать. Раз… два… три. А потом подхватываю ее на руки и несу. Спасаю жизнь девушке и парню тоже.

Он больше не Бородач. Он мальчишка. Мальчишка Бронсон.

На парковке осматриваю девчонку, лежащую у меня на руках. Ни пулевого отверстия, ничего. Похоже на сердечный приступ. Все вроде бы естественно. Вспоминаю то видео, на котором Бронсону надрали задницу на Тайер-стрит. Уже через несколько дней он как ни в чем не бывало появился на конвенте. Здорово. Как он это делает?

Я задыхаюсь. Ее вес тянет меня вниз. Дрожь и боль, но я сам виноват. Не она. Давай. Неси. Ты нужен ей, Эгги. Нужен прямо сейчас. Шагай.

Наступаю на шнурок. Чтоб тебя…

Давай, Эгги. Шагай.

Я задыхаюсь и промок от пота. Старый. Больной.

Обхожу машину. Открываю заднюю дверцу.

Голова кружится, я уже хриплю. Давай, Эгги. Шевелись.

Внутри все болит и стонет. Ноги подгибаются, когда я присаживаюсь, наклоняюсь и опускаю ее на заднее сиденье.

Она в салоне. В безопасности.

Я закрываю дверцу. И тут меня выворачивает.

Потом сажусь в машину и завожу двигатель.

Вперед, Эгги. Поехали.

Джон

Я снова в лесу, но на этот раз смерть совсем другая. В небе светит солнце. На земле нет листьев. Они на деревьях. Ярко-зеленые. Мутно-зеленые. Цвета ковра в «Роллинг Джек».

Я иду по мягкой земле. Это зыбучие пески, которые не затягивают, а толкают. Куда ни глянь, всюду жизнь. Зайчики бегают, птички щебечут. В этом лесу царит мир. Она здесь, даже если ее нет. Это стишок из начальной школы. Я несу твое сердце в своем. Она во мне и одновременно где-то там. В больнице, приходит в себя после испуга. Я тоже теперь в ней живу. Она по мне скучает. Она грустит без меня.

Но так и должно быть. Она поправится, а я уйду. Мы сказали друг другу о нашей любви. Мы о ней знаем. Как многое нам не удалось сделать. Я не обнимал ее. Не лежал с ней в постели, не засыпал и не просыпался с нею рядом, не ходил с ней на плохие фильмы и на хорошие, не держал ее за руку в темноте, не улыбался без причины, не пожимал плечами и не говорил, когда она спрашивала, почему я такой счастливый, просто так, из-за тебя. Я еще не умер. Время от времени накатывает туман. Красный туман. Кровь. Она уносит меня назад в «Роллинг Джек». Я лежу на чем-то твердом. Зыбучие пески превращаются в кафельную плитку.